давно понял и так, теперь стало очевидно. И, чтобы окончательно подтвердить его догадку, человек в плаще сделал резкое движение, отчего капюшон его плаща упал и открылась голова, увенчанная густым золотом длинных волос, заплетённых в косу и сколотых тугим узлом на затылке.
— Как удобно показывать прозорливость в том, что легко узнать у каждого, кто вхож в наш храм! — Голос жрицы был так же низок, его так же легко можно было принять за голос мужчины, но очевидная женская красота рассеивала теперь это заблуждение. — Да, один из римских лазутчиков — мой брат. И, между прочим, второй из них тоже не римлянин. Но это ничего не меняет. Да, мне бы не хотелось, чтобы мой брат был убит. Тем более не хотелось бы, коль скоро Совет жрецов повелел не убивать лазутчиков, но дать им добраться до цели. Иначе нам не завладеть орлом.
— Но, Риона! — Тут голос Ковасана стал вдруг сладок и вкрадчив. — Я же хотел не убить, а просто захватить этих людей в наши руки. Они наверняка привели бы нас к орлу.
— Идиот! — закричала жрица. — Идиот, иначе мне никак тебя не назвать. Да ведь они и сами пока не знают, куда идут, где этот их орёл и можно ли до него добраться. Они так же ничего не знают, как и мы. Но если им истина может открыться и они выведут нас на верный путь, то мы никогда не узнаем этой истины, если остановим их на пути к ней. Ты понял меня? Или мне пожаловаться Совету?
Ковасан гневно затряс своей бородёнкой:
— Жалуйся, жрица, жалуйся! Да, да, твой дар даёт тебе привилегии перед Советом. Они дрожат тобой и никогда не станут с тобой спорить. Только вот что, если этот дар тебе изменит? А, Риона?
Она расхохоталась. При этом впервые тоже встала вполоборота к проходу, и Дитрих наконец увидел её чёткий профиль.
«Вообще-то, она даже красивая!» — вспомнилась тевтону оценка, данная женой Элия Катулла, Лакинией.
«Да! — подумал Зеленоглазый. — Любая женщина, какова бы она ни была, никогда не оценит другую женщину по достоинству, если понимает, что та её превосходит. «Вообще-то, красивая!» Да она, кажется, самая настоящая красавица!»
— Мой дар, может быть, и изменит мне, Ковасан. Но сейчас он со мною. И я знаю, что ты собираешься сделать.
— И что же? — Голос бородатого дрогнул.
— Ты собираешься меня убить. Я знала это ещё вчера, когда по следам прочитала, как мой брат и его спутник выиграли битву. Утром, переправляясь через реку, я знала, что они тоже переправились и что оба живы. И что ты будешь ждать меня здесь, в святилище, с одной мыслью — не дать мне рассказать Совету, как ты нарушил его запрет и пытался убить Крайка и его спутника.
— Для чего мне было их убивать?! — завопил бородатый.
— Да для того, чтобы сохранить свою власть над местными племенами, которые платят тебе такую богатую дань. Если удастся наш план и мы поднимем всех бриттов на священную войну против римлян, то власть племенных жрецов ослабеет и в конце концов исчезнет. Тебе не нужна наша общая победа, тебе, Ковасан, нужно, чтобы к твоему святилищу всё также приносили шкуры и брагу, чтобы ты получал лучшие части добычи охотников. Остальное — вздор! Поэтому ты нарушил запрет, не думая, что я могу об этом узнать, и притом так скоро. А теперь, теперь ты собираешься меня убить, чтобы я не рассказала Совету о твоём ослушании. Хочешь знать, чем это закончится?
— Мне нет дела до твоих безумных видений, жрица! — завопил бородатый. — Можешь воображать, что тебе будет угодно. Но если боги желают твоей смерти, то ты умрёшь!
Он отступил от алтарной плиты, и теперь Риона повернулась к нему лицом, а значит, и лицом к проходу. Да, она была действительно красива. Той красотою, что обычно скорее настораживает, чем пленяет, красотою дикой, естественной, но при этом почти совершенной, как красота вспыхнувшей в небе молнии, грозной, великолепной, но обречённой тотчас угаснуть.
Удлинённое лицо с высоким лбом, осенённым венцом золотых волос, чёрные тонкие брови и тёмные, почти чёрные глаза. Нос с правильной тонкой горбинкой над тонким, волевым ртом. Красота, в которой всё было бы великолепно, будь она освещена радостью и покоем.
— Если боги желают того, то я умру! — сказала Риона, глядя в глаза жрецу с той же странной улыбкой, не то грустной, не то насмешливой. — Ну, а если они не захотят?
— Я знаю волю богов! — сухо сказал бородатый.
— В таком случае у нас с тобою разные боги. Прощай.
Женщина спокойно повернулась спиной к Ковасану и двинулась прочь. Зеленоглазый, внимательно слушавший их разговор, готов был уже отступить назад, ко входу в пещеру, с тем чтобы скрыться и не показаться на глаза Рионе, но последние слова, как её, так и старого жреца, заставили тевтона остаться на месте. В конце концов, он успел бы уклониться от встречи, даже окажись жрица в нескольких шагах от него.
Она между тем пересекла всё помещение святилища и уже была в нескольких шагах от каменного коридора, когда в руках Ковасана вдруг появилось копьё. Нет, не вдруг — он просто-напросто вытащил его из-под каменной плиты жертвенника.
— Клянусь клыками моего последнего кабана! Хорошее использование алтаря. Вполне достойное любителей человеческой крови! — прошептал Дитрих.
Он тоже не терял времени даром, успев за это время сдёрнуть с плеча лук и наложить стрелу на тетиву. И в тот момент, когда Ковасан занёс руку с копьём, собираясь метнуть его в спину Рионе, Зеленоглазый выстрелил. Друид даже не вскрикнул. Просто уронил оружие и, нелепо замахав руками, упал лицом вниз поперёк каменной плиты. Как ни тих был звук падения, Риона, должно быть, его слыхала. Она обернулась, посмотрела на скорченное тело и, странно улыбнувшись, прошептала:
— Ты сам принёс эту жертву, Ковасан!
И пошла вперёд, кажется, не опасаясь, что столкнётся лицом к лицу с тем, кто выпустил стрелу.
Глава 6
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Они и столкнулись, но уже за пределами коридора. Как ни мало Дитрих придавал значения языческим святилищам, их тайнам, ритуалам и прочим, как он считал, фокусам, но оставаться в друидском капище, где по корням громадного дерева вилась и цвела омела[34], где к
