Было видно, что получившие магический предмет люди очень взволнованы. Раздав шарики, старик надсаженным, хриплым голосом обратился к подследственным.
Касса Амануэль шепотом пересказал нам смысл слов колдуна:
— Сейчас он будет петь магическую песню. За это время люди должны проглотить заколдованные шарики. Он говорит, что невинному нечего бояться, а виновный сам себя выдаст.
Уольде Бирру тихонько смеялся:
— Они совершенно темные, эти крестьяне!
Между тем колдун затянул свою магическую песню. Это было, собственно говоря, не пение, а монотонное, похожее на плач завывание. Люди на площади затаили дыхание. Подозреваемые медленно жевали шарики. Их лбы покрылись крупными каплями пота.
Так продолжалось несколько минут. Причитания колдуна становились все громче, он пел все быстрее. В мертвой тишине это производило жуткое впечатление. Пот лил ручьями по лицам подследственных, их обнаженные бронзовые торсы блестели, будто смазанные маслом.
Взволнованный пан Беганек наклонился к моему уху и шепнул:
— Если этот тип не перестанет выть, я не выдержу и сознаюсь, что я украл зерно.
Внезапно пение оборвалось, раздался отчаянный, пронзительный крик. Это кричал вор. Тот единственный из всех подозреваемых, кому не удалось проглотить заколдованный шарик.
На площади поднялись невообразимый шум и суматоха. Возбужденные деревенские жители с криками кинулись к вору и колдуну. Нам с трудом удалось выбраться из толпы.
— Какая темнота! Какой примитивизм! — смеялся Уольде Бирру.
Я был совершенно ошеломлен всем виденным и никак не мог понять, почему один из подозреваемых не проглотил шарик и таким образом сам себя разоблачил.
— Это совсем несложно, — объяснил нам Касса Амануэль. — Здесь нет ничего сверхъестественного. В большинстве случаев колдовство и ворожба основаны на знании человеческой психологии. Вор во время магического следствия очень волнуется. Его слюнные железы перестают работать, слюна не выделяется, и он не может проглотить шарик. Конечно, это удается только в том случае, если испытуемые верят в колдовство.
Вернувшись в дом старосты, мы долго беседовали об эфиопских колдунах и суевериях. Касса Амануэль рассказал нам еще об одном способе обнаружения преступников при помощи «колдовства», так называемом лебашай, гораздо более опасном, чем глотание шариков. Его практиковали преимущественно в христианских провинциях Эфиопии. Роль колдунов в лебашай играют дабтара, недоучившиеся семинаристы или церковные певчие, занимающиеся также магией и медициной. Когда в какой-либо деревне случается кража, дабтара выбирают молодого парня, никогда не пробовавшего алкоголя, и спаивают его до потери сознания; затем такого «вынюхивателя кражи» водят по деревне. На кого укажет сопровождаемый дабтара пьяный молодой человек, того и считают вором. Приговор полностью зависит от человека, ведущего пьяного, и редко бывает справедливым. Этот вредный обычай использовался для того, чтобы свести личные счеты или избавиться от неугодных людей. В последние годы, по словам Кассы Амануэля, лебашай уже не практикуется. Несколько лет назад он был искоренен…
Пришел к концу первый день нашего пребывания в деревне галла.
Я скоротал ночь на жесткой алге в маленькой треугольной комнатке, наполненной мухами и различными запахами: молока, кожи и скотного двора. В аддерашу старосты допоздна гремел радиоприемник, включенный на полную мощность; в деревне еще долго расправлялись с похитителем зерна; откуда-то издалека доносился пронзительный лай шакалов и гиен. Несмотря на все это, я спал великолепно — куда лучше, чем в роскошном отеле Аддис-Абебы, — и проснулся утром свежим и отдохнувший и томимый жаждой новых впечатлений.
Весь следующий день был посвящен кофе. Ранним утром мы с нашим караваном отправились осматривать близлежащие кофейные плантации. Теперь у нас на всю компанию появилось одно механическое транспортное средство — Уольде Бирру сопровождал нас на мотоцикле.
Начало путешествия, как и в первый раз, ознаменовалось инцидентом с ослами. Проводники-галла, заботясь о возвращении нам «утраченного лица», уговорили нас ехать на Симпатяге и Резвой. Стараясь завоевать расположение строптивых животных, мы во время пребывания в деревне тайком подкармливали их сахаром. Поэтому сейчас, думая, что у нас есть для этого все основания, мы приняли абсолютно независимый вид и спокойно взгромоздились на их спины. Но не тут-то было! Эти негодные существа не выразили никакой благодарности, а повели себя еще хуже, чем прежде. Симпатяга точно так же не слушался и точно так же старался укусить Резвую за то место, где была нога пана Беганека. Более того, свою старую программу они пополнили новым номером — бегом наперегонки с мотоциклом Уольде Бирру. Резвая понеслась так, что едва не сделала референта калекой. Нам не оставалось ничего другого, как пойти на вторичную, теперь уже окончательную, «потерю лица». Под громкий хохот двух галла и трех амхарцев — только Касса Амануэль, добрая душа, не смеялся — мы снова перебрались на спины безопасных серых осликов «второго класса».
После этого прискорбного и губительного для нашей чести эксцесса ничего особенного не произошло. Мы осматривали обширные владения харэрских плантаторов и беседовали о кофе.
Откровенно говоря, это не было так интересно, как мы ожидали, скорее просто скучно. Только первую встречу с кофе в естественном виде я вспоминаю как своего рода событие.
Мы трусили на наших осликах по степи. Неожиданно впереди, на небольшом расстоянии от нас, на склоне горы показался порядочный лесок — не то деревья, не то кустарники. Ветерок, подувший с той стороны, принес с собой удивительно знакомый запах. Сразу вспомнились детство и пасхальные праздники в родительском доме.
— Чувствуете запах ванили? — спросил Касса Амануэль. — Это пахнут кофейные деревья.
Подъехав ближе, мы спешились и углубились в рощу. Здесь росли кусты высотой больше чем в два человеческих роста. Отодвигая длинные зеленые листья, мы с удивлением разглядывали гроздья круглых, красных, похожих на вишню плодов. Трудно было поверить, что эти аппетитные вишенки и есть кофе. Касса Амануэль сорвал один плод, тщательно очистил его от мякоти и протянул нам на ладони белое, круглое, похожее на горошину зернышко.
— Это зерно кофе «харари», лучшего на свете, — сказал он.
Выдающийся специалист по Эфиопии, референт Альбин Беганек, засомневался.
— Прошу прощения, — сказал он, — но я читал, да и сам не раз видел кофе в зернах, и оно всегда состояло из двух долей, а не из одного, и имело овальную форму, а не круглую.
Пан Беганек произнес это таким тоном, словно кофейная рощица была специально создана для того, чтобы вводить в заблуждение путешествующих по Эфиопии поляков.
— Вы совершенно правы, — ответил с улыбкой Касса Амануэль. — Зерно обычного кофе действительно состоит из двух долей и имеет овальную форму. Но «харари» — это особый сорт, с круглыми и цельными зернами. Поэтому его называют еще «жемчужным».
Это убедило пана Беганека. Взяв с ладони у Кассы Амануэля белое круглое зернышко, он
