главным образом молодежь, также несколько коз и собак, так что наша скромная прогулка вылилась в некую стихийную демонстрацию.
Было бы совсем замечательно, если бы1 мы могли еще и побеседовать с нашими деревенскими спутниками. К сожалению, единственный наш переводчик — старший из полицейских-амхарцев — знал немногим более десятка английских слов. Впрочем, нам все равно было очень интересно.
Прежде всего мы заглянули в один из самых маленьких тукулей. Хотелось посмотреть, как живут беднейшие жители деревни. Тукуль был тесный, темный, дымный, совсем без окон, с одной только низкой дверью; стены залеплены глиной, смешанной с пеплом; вдоль стен — заменяющие кровати земляные возвышения, покрытые шкурами; вместо печи — выкопанная в земле яма, в которой тлело сырое дерево. В этом нездоровом, совершенно лишенном какой-либо мебели и утвари помещении ютились люди вместе с животными.
Когда мы вышли из тукуля, на другом конце деревни вдруг раздались два выстрела. Наши спутники пришли в сильнейшее возбуждение. Несколько подростков, что-то крича, опрометью кинулись в том направлении, откуда стреляли. Остальные не бросили нас, но было видно, что они чем-то чрезвычайно взволнованы. Наверное, мы имели очень растерянный вид, потому что наш переводчик громко засмеялся.
— Нет бояться, — сказал он. — Там новый ребенок. Very good[33]. Эфиоп имеет новая девочка — бум! Эфиоп имеет новый мальчик — бум-бум!
Так мы узнали еще об одном обычае эфиопских крестьян. О рождении ребенка они оповещают выстрелами: одним — если родилась девочка, двумя — если на свет появился мальчик.
Потом мы пошли на поля за тукулями. Здесь росли и пшеница, и кукуруза, и какие-то неизвестные нам злаки. Было много банановых деревьев, но ни одного банана. На мой вопрос относительно кофе полицейский показал рукой в направлении недалеких горных склонов, где находились кофейные плантации.
Во время прогулки по полям наша свита вдруг снова заволновалась. Галла что-то показывали друг другу и возмущенно качали головами. Потом поднялся громкий крик. Наш полицейский кое-как объяснил, что крестьяне заметили бегущее по полю стадо обезьян.
— Обезьяны очень плохо, — взволнованно говорил амхарец, — Very bad! Very bad![34]
Он обернулся к группе галла и что-то сказал на их языке. Крестьяне как по команде начали кричать и лязгать зубами — они показывали, какие ненасытные и вредные животные эти обезьяны.
— Теперь ясно, почему банановые деревья стоят голые, — сказал я референту. — Это обезьяны все съели.
Но пан Беганек знал из книг, что дело обстоит иначе. Он объяснил мне, что в местах, где водятся обезьяны, бананы совершенно незрелыми срывают с деревьев и закапывают в землю, чтобы спасти их от этих прожорливых животных. Может быть, поэтому эфиопские бананы так мелки и вкуснее обычных.
Прогулка по деревне и по полям продолжалась больше часа. Что касается нас с паном Беганеком, то мы могли бы еще ходить и ходить, но сопровождающие нас жители стали проявлять нетерпение. Видимо, им надоело. Молодые галла что-то возбужденно объясняли полицейскому и показывали в сторону деревни.
— Мы уже возвращаться, — сказал амхарец, — Люди спешить. Сегодня чикичик.
— Что такое чикичик? — спросил я пана Беганека.
К сожалению, референт не знал, а полицейский не сумел ничего объяснить. Из потока английских и ам-харских слов, которые он обрушил на нас, мы ничего не поняли. Единственным, кто мог нам все растолковать, был Касса Амануэль.
Его мы нашли в аддерашу увлеченного беседой с Уольде Бирру. Кратко отчитавшись о прогулке, мы перешли к интересующему нас вопросу.
— Объясните нам, пожалуйста, что такое чикичик, — попросил я. — Люди говорят, что сегодня в деревне должен быть какой-то чикичик.
Касса Амануэль ответил не сразу. Сначала он спросил о чем-то по-амхарски Уольде Бирру. Староста поморщился, пожал плечами и проворчал несколько слов в высшей степени пренебрежительным тоном.
— Вообще слово «чикичик» означает «распря», «судебное разбирательство», — объяснил Касса Амануэль. — Но в данном случае речь идет о другом. Сегодня при помощи колдовства будут искать вора, который не хочет сознаваться. Жители этой деревни очень суеверны.
— Очень темные люди! — подтвердил по-английски Уольде Бирру.
Как мы ни уговаривали Кассу Амануэля и Уольде Бирру, они не хотели разрешить нам присутствовать на чикичике. Особенно возражал староста. Он отрицательно качал головой, что-то восклицал по-амхарски и даже ударил кулаком по столу.
— Он говорит, что вы об этом напишете в газете и в Польше будут считать Эфиопию страной настоящих дикарей, — объяснил наш опекун. — Ну что интересного в этих суевериях? Если вы хотите увидеть, как у нас ведутся судебные дела, я свожу вас в Аддис-Абебе в настоящий государственный суд.
— Но мы хотим посмотреть чикичик. Нам не нужен настоящий суд. Они везде одинаковы. Мы хотим увидеть эфиопское колдовство. Не писать же потом об одних императорах и достижениях цивилизации. Никто в Польше не будет смеяться над чикичиком. У нас в деревнях тоже полно суеверий, и мы этого не скрываем.
Касса Амануэль понемногу склонялся на нашу сторону. Но Уольде Бирру не сдавался и продолжал отрицательно качать головой. Мы упорно стояли на своем. В конце концов староста засмеялся, махнул рукой и, кивнув на нас, сказал что-то Кассе Амануэлю. Было ясно, что он согласился.
— Чика не возражает, чтобы вы посмотрели чикичик, — с удовлетворением сообщил наш опекун. — Он говорит, что никогда еще не встречал таких любопытных людей, как поляки.
— Ну и чудак ваш чика, — буркнул себе под нос пан Беганек. — Если бы поляки не были любопытны, Коперник не доказал бы, что земля вращается вокруг солнца.
Через полчаса мы все пошли на чикичик. По дороге Уольде Бирру рассказал, что у одного из жителей деревни украли припрятанное в земле зерно на посев. Крестьянин подозревает нескольких своих соседей, знавших, где находится тайник. Чикичик должен показать, кто из них вор.
Магическое следствие происходило на небольшой деревенской площади между тукулями. В центре стояло два горшка. В одном была вода, в другом — грубого помола мука из дурры[35]. Около горшков хлопотал необыкновенно тощий старик в грязном тюрбане. На земле правильным кружком сидело человек двадцать подследственных. За их спинами столпилась вся деревня, напряженно ожидавшая начала разбирательства. Вел «следствие» старик в тюрбане. Это был — как нам объяснил Уольде Бирру — знаменитый «колдун», специально приглашенный из довольно отдаленной деревни.
И вот по приказу колдуна молодой галла поднял над головой копье с прикрепленной к нему белой шам-мой. Это был знак, что следствие началось. На площади воцарилась мертвая тишина. Колдун наклонилсй над горшками и стал лепить из дурры, смешанной с водой, твердые шарики, а потом дал по одному каждому из подозреваемых.
