взять свое. Как писал Максим Горький — «Для живого мужика баба — забава, но забава опасная, с бабой всегда надо хитрить, а то она одолеет и запутает всю жизнь» [Горький 1927]. Поскольку в городе женщинам-мигранткам часто не хватало поддержки семьи или общины, которая могла бы гарантировать благородные намерения мужчины, в отношениях между полами мужчины зачастую брали верх. Точно так же, как успешные ухаживания отражаются в количестве браков, неудачные можно количественно оценить, хотя и грубо, взглянув на процент незаконнорожденных детей в городах. В рабочих районах Москвы и Санкт-Петербурга в конце XIX и начале XX века женщин, родивших вне брака, было обычно больше, чем вышедших замуж.
Мужчины, перебравшиеся на заработки в Москву и Санкт-Петербург, чаще всего женились на деревенских женщинах и оставляли их дома с семьей. Таким образом, они оставались «сердцем в деревне», и такое положение было предпочтительным для их родителей-крестьян. В конце XIX века около 95 % женатых рабочих в столичных городах жили отдельно от жен и детей. Хотя деньги, которые муж зарабатывал на стороне, помогали поддерживать жизнеспособность крестьянского хозяйства, и у мужчины был дом, куда можно было вернуться в трудные времена, все же длительные разлуки были тяжелым испытанием для обоих партнеров. Эмоциональные связи между деревенской женой и мужем-мигрантом могли его не выдержать.
Городская семейная жизнь
Совместная супружеская жизнь в городе часто складывалась немногим лучше. К концу XIX века семьи низшего сословия стали более распространенным явлением в крупных городах России. Почти всегда замужняя женщина продолжала зарабатывать сама: расходы были слишком велики, а заработки большинства мужчин слишком малы, чтобы устроить жизнь как-то иначе. Кроме того, крестьяне традиционно ожидали, что женщина будет работать и вносить свой вклад в семейный бюджет — иначе какой смысл вообще жениться? Однако замужней женщине, продолжающей работать, строить совместную жизнь с мужем бывало нелегко. Некоторые женщины работали в качестве домашней прислуги — как, например, Ольга Митрофанова, которая вместе с мужем Павлом покинула свою деревню в Новгородской губернии в 1901 году, поскольку там больше невозможно было заработать на жизнь. Павел устроился сторожем в одном районе города, Ольга работала в семье в другом. Виделись они по выходным. Не легче складывалась семейная жизнь и у фабричных работниц. Домна Максимова, крестьянка из Рязани, проработала шесть лет, а затем, в 1887 году, в возрасте 21 года, вышла замуж за рабочего с другой московской фабрики. После свадьбы супруги по-прежнему жили раздельно — до пасхальных каникул, когда они уезжали в родную деревню мужа, чтобы провести там какое-то время вместе. Даже тем супругам, что работали на одной фабрике, иногда далеко не сразу удавалось поселиться вместе. До тех пор женщина ночевала в женском общежитии, ее муж — в мужском, и вся их «супружеская жизнь» состояла из случайных краденых ночей под его койкой, за задернутой занавеской, обеспечивающей хоть какое-то уединение[104]. Дороговизна жилья, отсутствие дешевого и доступного транспорта и работа в разных местах чрезвычайно затрудняли супружескую жизнь в крупных городах России. Для многих семья и личная жизнь казались недоступной роскошью.
В результате к началу XX века чувство своего права на комфорт семейной жизни стало частью самоутверждения рабочих. «Я не для деревни женился, а для себя», — заявил отцу один рабочий-крестьянин, когда они спорили, оставаться ли его жене в деревне или переехать в Москву, где работал муж [Чаадаева 1932]. Столыпинские реформы, облегчившие крестьянам разрыв связей с деревней, усилили тенденцию привозить жен в город: в Петербурге к 1918 году около 71 % женатых рабочих жили вместе с семьями[105]. Женитьба решала для мужчин проблему бытового обслуживания: стирки, уборки, приготовления пищи. Большинству одиноких мужчин приходилось либо платить за эти услуги, либо обходиться без них. Женщины, работавшие вне дома, вставали раньше мужей, чтобы перед уходом успеть выполнить часть работы по дому; в обеденный перерыв фабричные работницы, если они жили поблизости, мчались домой, готовили еду, подавали, убирали со стола, а затем мчались обратно на фабрику и работали до конца дня. Ночью, когда женщины возвращались домой, их ждали новые хлопоты. Работающая семейная женщина не имела ни секунды свободного времени и редко высыпалась.
Беременность и роды усугубляли тяготы жизни замужней женщины. До 1912 года ни одна женщина не пользовалась декретным отпуском; после этого отпуск стал доступен ограниченному их числу. Большинство работниц оставались на рабочем месте до последней минуты. Большой семьи, которая могла разделить обязанности по уходу за детьми в деревнях и фабричных поселках, в городах обычно не было рядом. Некоторые женщины в первые годы отправляли своих детей в родную деревню на воспитание. Другие оставляли младенцев и подросших малышей на попечение 12-, 13-, 14-летних нянек, квартирных хозяек, старух или просто запирали одних в комнате. Такая практика в сочетании с перенаселенностью, отсутствием санитарии и плохим питанием приводила к тому, что уровень детской смертности в городе был даже выше, чем в деревнях. Рабочие обоих полов, стремившиеся улучшить качество жизни своих детей, пытались контролировать свою фертильность. Судя по уровню рождаемости, применяемые ими методы редко оказывались эффективными.
В городской семье у женщин мог возникнуть конфликт между работой и домом, с которым они редко сталкивались в деревне. Когда детей становилось все больше, они требовали больше забот, занимавших все время женщины до последней минуты. При этом мало кто из мужчин зарабатывал достаточно для того, чтобы содержать жену и детей. Большинство женщин принимали то же решение, что и женщины рабочего класса в других странах Европы: меняли надомные заработки от случая к случаю на постоянную и лучше оплачиваемую работу вне дома. Ольга Онуфриева, мать четверых детей и жена слесаря с Балтийского судостроительного завода в Санкт-Петербурге, вносила свой вклад в семейный бюджет, стирая белье и моя полы в богатых семьях. Александрова, жена путиловского слесаря и мать семерых детей, сдавала комнаты в своей трехкомнатной квартире жильцам, оставив для семьи лишь кухню и темную кладовую. Как и многие другие хозяйки, Александрова убирала квартиру, носила дрова и воду, топила печь и заботилась о жильцах.
Отношения между полами в городских семьях оставались такими же, как и в деревне. Мужчины рабочего класса унаследовали привилегии своих крестьянских отцов и братьев: распоряжаться делами семьи, финансовыми и другими сделками на стороне. «Мой отец был хозяином в доме», — вспоминал сын одного московского рабочего [Engel 1994а: 227]. Правда, женщины часто налаживали личные связи, заводили подруг по соседству и на рынке, однако в городе замужние женщины не пользовались такой неформальной властью, как в деревне. Не могли они рассчитывать
