и на укрепление своей власти в семье в будущем, учитывая тот факт, что городская семья чаще всего была нуклеарной. Кругозор замужней женщины, как правило, был более ограничен, чем у ее мужа, вероятность остаться неграмотной была для нее почти в два раза выше, а значит, она не могла даже разобрать, что написано на уличной вывеске, прочитать рекламное объявление или нацарапать свое имя на бумаге. Стесненные обстоятельства и многочисленные обязанности оставляли ей мало возможностей для развлечений и отдыха.
Различный жизненный опыт также временами приводил к разногласиям между мужьями и женами. Мужчины тоже много работали, но у них была возможность, которой они и пользовались, — сбежать из тесной квартиры, от хнычущих младенцев и унылой рутины в кабак или пивную, которые оставались важными местами мужского общения и самоопределения. Алкоголь (обычно водка) был существенным элементом многих ритуалов на работе. Немногие мужчины, женатые или холостые, полностью воздерживались от выпивки. Убежденные в своем праве распоряжаться собственным заработком, рабочие-мужчины часто отстаивали свое жалованье от посягательств жен, которые пытались требовать долю на содержание семьи, пока все деньги не остались в кабаке. По воспоминаниям московского слесаря, в каждый день получки жены поджидали мужей и «экспроприировали» их заработок. Как писал рабочий Бузинов, иногда дело в таких случаях доходило до драки, а товарищи-мужчины стояли в стороне и подбадривали «угнетенного» мужа [Бузинов 1930: 25–26]. Типографские рабочие называли таких жен «буксирами». В российской рабочей среде, где мужчины формировали связи на основе пола, работы и ремесла, женщины олицетворяли домашние и семейные обязанности и становились «теми фигурами, в сравнении с которыми эта мужская рабочая общность определяла себя» [Steinburg 1992: 79]. Однако в кругу «сознательного» меньшинства рабочих, проявлявших более уважительное, хотя и не обязательно эгалитарное отношение к своим женам, возникла компенсирующая тенденция к товарищеским бракам.
Заключение
Именно в городах и фабричных слободах, а не в крестьянских деревнях женщины чаще всего ощущали на себе те перемены, которые охватили Россию в последние десятилетия XIX века. В деревнях основной единицей производства оставалась патриархальная семья. За ее пределами урбанизация и бурно развивающаяся рыночная экономика расширяли выбор женщин, давая им возможность зарабатывать, получать независимый доход, одеваться по новой моде и при случае даже баловать себя. Жизнь в городе могла побудить женщину больше заботиться о своих потребностях и благополучии и вызвать у нее неудовлетворенность традиционными гендерными, социальными и даже политическими иерархиями.
Однако степень этой свободы не следует преувеличивать. Уезжала из дома лишь малая часть женщин, и их мобильность всегда зависела от того, согласятся ли домашние и деревенские власти отпустить их. Видимая свобода женщин от патриархального контроля вызывала тревогу у мужчин во всем социальном спектре. Женоненавистничество низшего класса усугубилось и приняло новые формы. Женщины, которые вели себя «непристойно» или развлекались в «неподходящих» местах, рисковали привлечь внимание дворника или, хуже того, врачебной полиции. Большинство женщин, переселившихся в город, становились либо домашней прислугой, либо работницами на фабриках, где на них тяжело сказывался долгий рабочий день, низкая заработная плата и деморализующие условия.
Кроме того, в новых обстоятельствах женщины не всегда отказывались от своих традиционных устремлений. Брак и семья оставались для большинства крестьянских мигранток целью жизни. Городская жизнь создавала огромные препятствия для тех, кто стремился выйти замуж и остаться в городе. Подавляющее большинство женщин уходили из дома лишь на время, чтобы заработать на приданое и помочь близким в деревне, а затем они возвращались домой и выходили замуж. В результате, хотя некоторых женщин город и соблазнял строить новую жизнь, другие и после опыта миграции продолжали жить так же, как жили до них их матери и бабушки. И все же немногие женщины остались вовсе не затронуты преобразованиями, произошедшими во второй половине века. Перевороты начала XX века могут свидетельствовать как о преемственности традиций, так и о переменах в жизни женщин.
Рекомендуемая литература
Bernstein L. Sonia’s Daughters: Prostitutes and Teh ir Regulation in Imperial Russia. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1995.
Engel B. A. Between the Fields and the City: Women, Work and Family in Russia, 1861–1914. New York: Cambridge University Press, 1994.
Frieden N. M. Child Care: Medical Reform in a Traditionalist Culture // Teh Family in Imperial Russia: New Lines of Historical Research / ed. Ransel D. Urbana, Ill.: University of Illinois Press, 1978. P. 236–259.
Исследование конфликта между врачебной и крестьянской культурами ухода за детьми.
Glickman R. Russian Factory Women: Workplace and Society, 1880–1914. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1984.
Новаторское исследование о крестьянках и их труде.
Meehan-Waters B. To Save Oneself: Russian Peasant Women and the Development of Women’s Religious Communities in Prerevolutionary Russia // Russian Peasant Women / ed. Farnsworth B., Viola L. New York: Oxford University Press, 1992. P. 121–144.
Исследование духовной жизни крестьянок.
Pallot J. Women’s Domestic Industries in Moscow Province, 1880–1900 // Russia’s Women: Accommodation, Resistance, Transformation / ed. Clements B., Engel B. A., Worobec C. Berkeley, Calif.: University of California Press, 1991. P. 163–184.
Ransel D. Abandonment and Fosterage of Unwanted Children: Teh Women of the Foundling System // Teh Family in Imperial Russia: New Lines of Historical Research / ed. Ransel D. Urbana, Ill.: University of Illinois Press, 1978. P. 189–217.
Smith S. A. Masculinity in Transition: Peasant Migrants to Late-Imperial St. Petersburg // Russian Masculinities in History and Culture / ed. Clements B., Friedman R., Healey D. New York: Palgrave, 2002, P. 92–113.
Новаторское исследование меняющейся маскулинности.
Worobec C. Peasant Russia: Family and Community in the Post-Emancipation Period. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1991.
Крупное исследование крестьянского жизненного уклада, богатое информацией о жизни крестьянок.
Глава 6
Расширение сферы
«Лучше вынести эту домашнюю тюрьму три года, и потом получить свободу, нежели из-за минуты отчаяния заплатить целой жизнью», — признавалась в своем дневнике 18-летняя Елизавета Дьяконова в 1892 году [Дьяконова 1905: 84]. Отвергая брак как средство вырваться из провинциальной купеческой среды, Дьяконова искала для себя более широкой сферы деятельности. Ее мир, мир средних слоев больших и малых городов России, остался по большей части незатронутым культурными потрясениями 1860–1870-х годов. Ее перспективы были почти такими же, как и у ее матери в свое время: ранний брак — вероятнее всего, по договоренности — затем материнство и домохозяйство. Дьяконовой, как и бесчисленному множеству других молодых женщин с подобными же перспективами, высшее образование представлялось надеждой обрести нечто большее: возможности для интеллектуального развития, больше свободы, способы участия в общественной жизни. Такие устремления способствовали признанию роли женщин — как личностей и как символов — в формирующемся российском гражданском обществе, вопреки
