дикий голос Харлампия. Его окружили четверо красных. Но, видимо, они не учли с кем имеют дело. В Харлампии сейчас жил не человек, но сущий дьявол. Он с неудержимой ненавистью опускал булатный клинок на головы врагов. Через минуту тела всех четверых лежали у ног коня урядника, истекая кровью.
— Стой, шкура красная! — взревел вновь Харлампий, завидев комиссара в кожанке. — Стой гад.
Комиссар не успел сделать и шага, его бренное тело, расчлененное надвое упало на снег.
— Тра-та-та, — пустил я вновь очередь по красным. Несколько пуль прямехонько попали в цель. Пока старик перезаряжал ленту я попытался найти взглядом Зою. Но тщетно.
Пальцы онемело сжали гашетку:
— Молитесь сволочи красные своему идолу!
Я не узнавал сам себя. Впрочем, в этот момент это было совершенно не важно. Мне незримо передалось состояние Харлампия и в каждую очередь, выпущенную по врагам, я вкладывал такую ненависть за всех невинно убиенных.
— Ленту! — крикнул я снова старику. В этот момент со стороны красных раздались несколько выстрелов. Где жахнул пушечный выстрел.
Глава 16
Пуля срикошетила об щиток пулемета и тяжелым шмелем пролетела над головой. Сзади шарахнул мощный разрыв снаряда и дико заржали чужие кони. Тачанка дернулась. Испуганные животные зафыркали, делая несколько шагов и остановились, повинуясь окрику второго номера.
— Не балуй! — прикрикнул грозно старый казак, утирая фуражкой вспотевшую голову. — Кажись, санитаров разбили! — тревожно добавил он, привставая, и всматриваясь в степь. — Лошадей поубивало, а сама бричка на боку лежит.
Я быстро обернулся назад, не выпуская ручки пулемета и только и увидел, бешеное вращающееся колесо, такой, ставшей за последнее время, знакомой брички. «Зоя!» — пронеслась отчаянная мысль в голове.
Цепь красногвардейцев, заходив было во фланг, залегла под прицельным огнем пулемета. И сколько матрос в полосатой тельняшке, черной бескозырке и с маузером в руке, не пытался поднять своих людей, бегая вдоль залёгшего взвода, ничего у него не получалось. Чужой хриплый голос холодил сердце.
Пора было менять новую ленту.
— Заряжай! — закричал я второму номеру. Казак кивнул, склоняясь над цинками с патронами. Потянул ленту, говоря скороговоркой:
— Кажись, жива сестричка. К нам с легко раненными и носилками бегут. Давай, ваше бродь! Не дай им головы поднять…
Казак не успел договорить. Несколько пуль глухими шлепками вошли в его тело и он, обмякая, уткнулся в зеленые цинки, словно хотел достать новую ленту, хотя я успел принять ее конец левой рукой, придержать ее большим пальцем, продернуть и двинуть вперед до отказа. Прапорщик-пулеметчик сидел во мне крепко: руки действовали механически, выполняя действия автоматически. Перевел взгляд на убитого помощника наводчика. На светлой гимнастерке казака быстро увеличивалось красное пятно. Посмотрел в прицел: на другом конце перекрестья бесновался матрос с маузером — он всё еще пытался поднять цепь в атаку.
Для стрельбы очередями, поднял предохранитель, нажал до отказа на спусковой рычаг и удерживал его, пока пулемет не выпустил короткую очередь в десять-пятнадцать патронов. Матрос упал. Быстро исправил наводку и стал бить очередями в тридцать патронов, не давая стволу закипеть.
Под плотным огнем, цепь красногвардейцев лениво отстреливалась, и не выдержав, принялась отползать, занимая более удобную позицию. Тертые солдаты, после окопных позиций, не торопились расстаться с жизнью. Не лезли на пулемет, выжидая. Хотелось верить, что без командира взвод совсем потеряет инициативу и откатится еще дальше.
— Миша! Михаил! — кто-то тронул за ногу. Обернулся, не понимая. Руки всё так же сжимали рукоятки. Костяшки побелели. Пулемет молчал — пустая брезентовая лента змеей свисала к земле, где плотным ковром поблескивали в подтаявшей земле стрелянные гильзы.
Зоя смотрела на меня расширенными от ужаса глазами, продолжая держать за ногу. Рядом деловито покрикивал на молодого гимназиста дед, укладывая тяжело раненого. В запале боя, оглохнув от очередей и разрывов, я не мог расслышать слова старика.
— Ты ранен? — тревожно спросила Зоя, словно заглядывая в душу. Я скорее прочитал вопрос по губам. Отрицательно мотнул головой, выкрикивая:
— Нет!
Звук вернулся: трескотня выстрелов потонула в гулком разрыве одинокого снаряда. Инстинктивно вжал голову в плечи. Больно ударило в голову, осыпая крошевом мерзлого глинозема. Показалось самим снарядом, но это был всего лишь ком земли.
— Дай! У тебя рука в крови! — требовательно сказала Зоя, приходя в себя, и беря инициативу в свои руки. Я посмотрел на место, куда тянулись ее ладошки, и земля превратилась в море. От вида своей крови повело вправо и стало дурно. Попытался сглотнуть и не смог.
— Уходить надо, ваше бродь! Слышь, как земля трясётся?! Лавой идут! Успеть бы!!! — кричал дед с другой стороны, больно теребя за ремни портупеи. — Пропадем! — И уже переключившись на гимназиста. — Давай, Игнатий, помогай! — Вдвоем они принялись вытаскивать убитого казака из тачанки. Школяр потерял фуражку, очки у него треснули и, кажется, он больше мешал, чем помогал.
Зоя рвала на мне военный френч, приговаривая:
— Это ничего, Миша, царапина. Это скоро пройдет. Через неделю заживет!
Рука вдруг разом отяжелела, наливаясь свинцом, и перестала слушаться. Не мог поднять и даже согнуть. Меня охватило беспокойство.
— Нажми здесь. Не мешай. Не двигайся. Я быстро, — скороговоркой говорила Зоя. Предплечье быстро обрастало бинтами. На белой марле выступила кровь. Заалела вспышкой, приводя в чувства. Словно красное знамя поднятое во степи. Или мне это не кажется.
