— Давай, барышня, не конфузься, пущай все выльется. Вот так. От речной водицы ведь добра не жди.
Уильям стоял выпрямившись, хотя, к собственному удивлению, испытывал сильную слабость. Он ухватился за причальный столб и вперил взгляд в лодочников, но видел их очень смутно: перед глазами, затмевая все вокруг, по-прежнему вздымалось алое платье, похожее на цветок Цветок смерти, вдруг подумалось ему.
Торговка повела Мэри в хибару, в которой хранились рыболовные снасти; Уильям двинулся следом. Старуха разожгла угли в жаровне, и лачуга наполнилась дымом, но Мэри даже не заметила дыма и не закашлялась. Она сидела, опустив голову, не поднимая глаз от пола.
— Наверно, вы поскользнулись на мокрой ступеньке, — тихо проговорил Уильям. — Они очень ненадежны.
— Простите меня.
— Не за что вам просить прощения. Это могло случиться с кем угодно. И со мной тоже.
— Нет. Я сама виновата. Надо было остановиться.
Уильям не понимал, о чем она толкует.
— Тонкое полотно в момент сохнет, — сказала торговка, пытаясь утешить Мэри. — Хлопчатка — дело иное, ее поди высуши.
Видя, что Мэри дрожит, старуха сняла с себя шаль и набросила ей на плечи:
— Ты в реке не так уж и долго была, чтоб насквозь-то промокнуть. Не то что утопленники.
Усевшись против Уильяма на деревянный ящик, она принялась рассказывать ему о самоубийцах, прыгавших с моста близ Блэкфрайарза; в штормовую погоду течение речки Флит, что взята в трубу на другом берегу Темзы, прибивает тела несчастных к причалам у Парижской лестницы.
— Самое страшное у них, сэр, это глаза.
— В воде они открываются, — вставила Мэри. — А тело разбухает, как губка.
— Известное дело, мисс.
Уильям повесил сюртук у жаровни, сушиться, и, оставшись в мокрой рубашке, сильно дрожал.
— Как только они на такое решаются?
— От беспросветной нужды, — ответила торговка.
— Вы, Уильям, наверно, считаете их сумасшедшими, — сказала Мэри. — Но общепринятые мерки к ним неприменимы.
— Да они обычные люди, ей-богу. — Торговка наклонилась и пощупала подол платья Мэри. — Просто им выпала такая доля злосчастная. И то сказать, кого она в нашем грешном мире минует? Не просыхает, мисс, жару маловато. Езжайте-ка вы назад подобру-поздорову. Гарри Сандерсон вас переправит.
Мэри встала и протянула ей шаль.
— Вы же видите, со мной все хорошо. Никаких признаков лихорадки.
— Про лихорадку и не поминайте, мисс. Скольких уж она тут скосила.
— Поедем на лодке, Уильям?
Они вышли на берег, и торговка кликнула Гарри.
Когда лодка пристала у Брайдуэлл-уорф, Мэри заговорила быстро и взволнованно:
— Не доводилось ли вам читать романы Фанни Бёрни,[94]Уильям? Навряд ли. Для вас это, пожалуй, вульгарная писанина. И вдобавок чисто женская. Я вообще удивляюсь, как это вы нас, женщин, еще терпите.
— Стыдно признаться, но я не читал ее сочинений, — сказал Уильям, удивляясь про себя, с чего Мэри вдруг завела речь на эту тему. — Все расхваливают «Сесилию».
— Нет-нет. Прочтите лучше «Эвелину». Героиню никто не понимает. Не видит, что она за человек. Разве могла такая девушка смириться с тем, что творится вокруг?
— Обязательно поищу эту книгу, — растерянно пробормотал Уильям.
— Не надо, я дам вам свою! Чарльз называет ее белибердой, но велика ли важность, что он там говорит? — Она посмотрела вдаль, в сторону Ламбета.[95]— Как беспорядочно снуют по реке эти лодочки! Видите, носятся прямо перед носом друг у друга. Сколько в мире суеты! И постигнуть все это невозможно, правда?
* * *
Уильям нанял фаэтон и привез Мэри на Лейстолл-стрит. От холода и усталости ее била дрожь. Дверь открыла Тиззи; увидев Мэри, она испуганно отшатнулась:
— Господи помилуй, мисс, что с вами стряслось?
— Не падай в обморок, Тиззи. Со мной все в порядке.
— Она поскользнулась и упала в воду, — сказал Уильям. — Надо немедленно снять с нее мокрую одежду и уложить в постель. И дайте ей бульону.
В прихожей появилась миссис Лэм в домашнем чепце на голове. При виде дочери она молча поднесла ладонь ко рту.
— Успокойся, мама. Я цела и невредима.
— Это случилось в пруду?
— Нет, мама, в реке.
Мэри сделала несколько шагов, пошатнулась и рухнула на стойку для шляп.
Суетясь и мешая друг другу, Тиззи и миссис Лэм потащили Мэри наверх, в спальню. Там они раздели ее и уложили в постель. Уильям остался внизу; на душе у него было неспокойно. С лестницы бегом спустилась Тиззи и, даже не взглянув на него, выскочила на улицу. Заслышав шум и суету, из гостиной крадучись вышел мистер Лэм и приблизился к Уильяму.
— Как соломинка перед ветром,[96]да?
— Мэри немного нездоровится, сэр.
— Вот именно.
На верхней площадке лестницы появилась миссис Лэм.
— Тиззи пошла за доктором. А мне надо поговорить с вами, мистер Айрленд. Будьте так добры, вскипятите чайник.
— Конечно.
Уильям направился в гостиную. Даже в эти летние дни в камине над горящими углями стояла металлическая подставка, на которой можно было нагреть воды. Уильям поставил чайник и стал ждать, пока он закипит; в гостиную торопливо вошла миссис Лэм.
— Пожалуй, нужно добавить горячего джину с мятой. Не то, чего доброго, лихорадка начнется. Как же это произошло, мистер Айрленд?
— Мэри поскользнулась и упала. Мы были на берегу Темзы.
— Что вы делали возле реки?
— Осматривали Сатерк.
— Осматривали Сатерк?! — изумленно повторила она, будто речь шла о деревушке, затерянной в русских степях.
— Искали места, связанные с Шекспиром.
— Шекспир в конце концов сведет ее в могилу, мистер Айрленд. Не следует разжигать в ней этот интерес. Мистер Лэм, вы должны сказать свое веское слово — чтобы в нашем доме даже духу его книг не было.
— Ей просто не повезло, чистая случайность…
— Повезло — не повезло… Этого просто не должно было быть. Куда же я убрала мятное масло?
Приготовив душистый бодрящий напиток, она с величественным видом понесла объемистую глиняную чашу наверх. Уильям обернулся; мистер Лэм прямо из бутылки потягивал мятное масло.
