…Вот мы медленно взмываем вверх в стеклянном лифте, среди зелени, цветов, водопадов и галерей. Я впервые задаюсь вопросом, какова высота этой башни? Мимо нас проплывает гейт – в широкой полукруглой арке на одном из этажей.
Странно, как их тут было много. Вообще-то это здорово успокаивало.
…Вот мы сидим за столиком в ресторане на самом верхнем этаже молла. Только что мы выяснили, что один из последних этажей полностью занят станцией аэрорельса, но звукоизоляция не пропускает сюда никаких транспортных звуков: здесь – стратосферный свет через стеклянную крышу, умеренные облачка вокруг, ненавязчивая музыка, зал сплошь увит экзотическими растениями. Рыжий вольготно развалился на плюшевом винтажном диване; рядом с ним сидит нога на ногу сухопарый человек средних лет, а на дальнем от нас конце стола шушукается с Машей ухоженная блондинка со значком «ВШЭ». Сухопарый – хозяин молла. Он запросто подошел к нам несколько минут назад, чтобы пригласить воспользоваться его гостеприимством и пообедать в его ресторане. Блондинка – его деловой партнер; а еще она почему-то баронесса. Она очень красива, и в другой компании все взгляды были бы прикованы именно к ней. Но на ее лице нет и следа бешенства или ледяной досады, которыми в основном были отмечены лица всех встреченных нами за последние пару часов красоток.
Видимо, у блондинки с Машей какой-то серьезный разговор. Сейчас Маша без спешки говорит ей что-то, понизив голос, а блондинка слушает, изредка переспрашивая, и смотрит с оживленным удивлением. Сухопарый – я не запомнил его имя – беседует с Рыжим. От нас с Морганом участия в беседе никто не требует, и я отдыхаю: сижу и уже несколько минут разглядываю вид, открывающийся за панорамным окном ресторана. Горизонт круглится рыбьим глазом, вагоны то и дело бесшумно улетают по оси аэрорельса, город внизу лежит, как драное лоскутное одеяло.
–...поиск лобби сейчас тоже превращается в экстремальный спорт, – говорил Баламуту хозяин молла. – Ни на какую устойчивость нам рассчитывать не приходится, все сейчас заняты только тем, чтобы угадать, кто в кабинете удержится на плаву. Хотя, честно говоря, если бы у меня была возможность, я бы, может, тоже предпочел бы не вырабатывать ресурсы, а как-то более фундаментально действовать. Сделать себе имя…
– А эта башня, – лениво проговорил Рыжий, отхлебывая из бокала.
– Ну, – скромно сказал хозяин молла, – в сущности, мы ее еще достраиваем… Приходится держаться за спасательный круг, не у всех же такие таланты, как у вас. Хотя не скрою: мне хотелось бы понять ваш метод.
Рыжий прищурился, рисуясь. Он, поглядывая в андроид, царственно раскинулся на диване и медленно, как лекарство, глотал шампанское. Слушать, как его восхваляют, он мог часами. Мне вдруг стало скучно.
5.
Я думал, выдержу дольше, но я терпеть не могу такие места, как этот молл. Не помогают мне обычно при этом ни образованные блондинки, ни стратосферный свет за окном, ни райская музычка.
– А это, значит, важнее всего? – спросил я сухопарого. – Держаться на плаву? Угадать, за кого держаться? Это, вы думаете, вас спасает?
Морган отвлекся от сканирования зала и посмотрел на меня внимательно.
– От чего спасает? – взглянув на Рыжего, осторожно переспросил хозяин молла.
– Ну, от того, от чего надо человеку спасаться. Есть ведь такие вещи? Вы ведь наверняка в жизни не только тем занимаетесь, что решаете проблемы и обедаете в хороших ресторанах в хорошей компании. Уж точно это не было раньше целью вашей жизни.
– А вы, случайно, не психолог? – осторожно сказал хозяин молла, косясь на Рыжего. Тот был очень занят андроидом. – Я недавно был на приеме у Павла Быстрицкого…
– Ну да, психолог, – перебил его я. – Психология, конечно, тоже хороший способ забыть правду о себе. Придумать себе проблемы и носиться с ними, как с единственным смыслом. Только вот из этой колеи тоже не очень-то вылезешь, когда тебя жизнь на самом деле догонит. Это ведь не те проблемы, которые человек должен решать.
Он даже откинулся на спинке.
– А какие тогда?..
– Да чтобы с ума не сойти, чувак.
– Я не схожу с ума!
– Да конечно, – сказал я, глядя на него. – А вот эта бессонница твоя – нет? Хроническая усталость, взбадривания? Нет? Когда человек живет не своей жизнью, и годам так к тридцати – тридцати пяти до него это доходит. Что он упустил все настоящие возможности ради, – я повел рукой вокруг себя, – игрушек! Тут это называется «кризис среднего возраста». Кризис среднего возраста, твою мать! Как будто всё это в среднем возрасте начинается!
– Аптека, – сказал Морган. – Не заводись.
– Да п...правда что ли? Они ж теперь все думают, что человеку надо уметь решать проблемы – и всех делов! А когда нас догоняет то, что на самом деле в каждом человеке есть – его бесконечный сияющий покой, и неистовая буря, и тоска, и ярость – то мы говорим, надо просто найти детскую травму и вылечиться! Вылечиться от любви, от ненависти, от отчаяния! От смерти, мать твою через так и вот этак!
– А кто-то тут недавно пел, что перестал спорить с людьми, – в сторону сказал Морган.
– Маша, – дыша носом, обратился я к ней через стол. – Вот посмотри на них. Не в конкуренции дело, а вот в этом. Здесь все пьют свои таблетки от счастья – и удивляются, почему же им так херово? А дозы всё увеличиваются!
