таймень сорвался, а может, вовремя очухался, в сторону увильнул. Но у ребят к утру уже было полное ведерко с сорожкой.
Художник из туманного Альбиона
В один из субботних дней у дома Дементьевых остановился молодой мужчина, обвешанный фотоаппаратами. Это был Станислав, пришедший навестить полюбившийся ему уголок за Хамиром.
— Иду на водопады, — объяснил он Петру Ивановичу, встретившему его у калитки. — Нравится мне ваша Большая Речка.
— Нам и самим она нравится, — согласился Пётр Иванович, — живём на ней, видим каждый день, а не насмотримся. А как там Борис Васильевич поживает? Мы ж его ждём — он у нас, считай, каждый год с семьёй отдыхает, иной раз полный отпуск проводит.
— Борис Васильевич? А он не приедет — он уволился.
— Как это? Он же не собирался уходить, и наоборот, говорил, что работает с удовольствием.
— Его уволили.
— Тошно мне! — всплеснула руками подошедшая Марфа. — Хорошего специалиста уволили! Его же и народ любил.
— Народ действительно любил, да вот директору не по нраву пришёлся. Слишком честно работал, на приписки не шёл.
— Вот оно как! — удивился Пётр Иванович. — Значит, честно работать — это плохо?
— Выходит, что так. Начальству ведь надо план выполнять, а как — его не интересует. Давай, и всё тут.
— Да, нам тут трудно разобраться, что и как, — перевёл разговор на другую тему Пётр Иванович. — А что бы вам не пожить у нас с недельку, тем более что наши места вам нравятся? Поговорили бы, вы бы нам рассказали про нашу историю.
— Спасибо за приглашение, я бы с удовольствием, но в моём распоряжении только пара дней. В понедельник мне надо на работу. А переночевать могу.
— Милости просим, — сказала Марфа, — интересному человеку мы всегда рады.
Вечером после чая, сидя вокруг большого стола, все ждали рассказа зыряновского гостя.
— Станислав, я вот задаюсь вопросом: что привлекало путешественников в Зыряновск? — первым делом спросил Пётр Иванович. — Ведь сколько их здесь перебывало!
— Да, действительно, в девятнадцатом веке Зыряновск был центром притяжения многих светил: Гумбольдт, Ледебур, Брем и множество наших отечественных учёных, в основном геологов. А почему именно к нам? А всё очень просто. Приезжали ведь не только в Зыряновск — всех интересовали Колывано-Воскресенские заводы с центром в Барнауле, где был центр технической и культурной жизни всей Западной Сибири. Пётр Петрович Семёнов, известный как Тянь-Шанский, назвал Барнаул сибирскими Афинами за то, что здесь была налажена жизнь европейского склада. Ехали, чтобы познакомиться с горным промыслом, с технически грамотными людьми, ну и, конечно, с природой Алтая.
— Наверное, в первую очередь интересовала именно природа, — вставил Пётр Иванович.
— Да, конечно, вы правы. А что Барнаул, Риддер или Зыряновск — так здесь было удобно останавливаться и получать помощь в людях, в транспорте, да во всём, что угодно. Вы знаете, что поражает, если задуматься? То ли русское гостеприимство, то ли чинопоклонение, то ли заискивание перед иностранцами, но ведь почти все эти визитёры по приезде в Россию становились как бы на государственное обеспечение. Их бесплатно возили, охраняли, давая в сопровождение казаков и проводников. Их всюду принимали, как сейчас бы сказали, первые лица губерний, уездов, рудников и волостей. Да ещё как принимали: задавали пиры и званые обеды! Невозможно себе представить, чтобы так принимали любого русского в Европе. Разве что царя. Вот как всё это, Пётр Иванович, понимать?
— Я думаю, что привечали учёных — это хорошо. Но ведь надо и меру знать! А расточительность — это русская дурь и отсталость.
— Вот именно. А, например, Гумбольдт, серьёзный учёный, страдал от этих званых приёмов и пиров в его честь, но увильнуть от них было невозможно.
— Да, но про кого же рассказать? — Станислав на минуту задумался. — Честно говоря, меня более всего когда-то поразило то, что в наших краях побывал Альфред Брем. Я же вырос на его книгах, в детстве не расставался с томами «Жизни животных» и даже перерисовывал замечательные рисунки из этой книги.
Но я расскажу, пожалуй, о самом необычном путешественнике, побывавшем у нас. Томас Витлам Аткинсон! Довольно странная и противоречивая личность — странствующий художник, подданный английской короны, совершивший гигантское семилетнее путешествие по России.
— Интересно, я ничего не слышал об этом человеке, — признался Пётр Иванович. — Чем же он ещё знаменит, кроме такого большого срока?
— Он известен в Англии и Соединённых Штатах Америки, где до сих пор издают его книги, а у нас о нём мало кто знает. До сих пор нет ни полного перевода на русский язык, ни издания его большой книги в двух томах. А почему — тут можно только гадать. Я, например, считаю, что к этому невольно приложил руку всё тот же П. Семёнов. А дело было так. Когда он вместе с Григорием Потаниным взялся писать книгу «Землеведение Азии по Карлу Риттеру» — а если говорить проще, это географическое описание Сибири, — то никак нельзя было обойтись без Аткинсона. Уж больно обширные путешествия он совершил по Алтаю и Киргизской степи, как тогда назывался Казахстан. Но Аткинсон не учёный, он в большой степени авантюрист, любящий ещё и прихвастнуть. Естественно, Семёнов с досадой написал, что Аткинсону верить нельзя, — вот с тех пор в России и пошла нехорошая слава об этом англичанине.
— Ну а как сейчас к нему относятся у нас? — не удержался Пётр Иванович.
— Пока мало что изменилось. Интереснейший материал, которым можно зачитываться, по-прежнему остаётся неизвестен русскому читателю, и это большая ошибка наших издателей и работников культуры. Кусками материал переведён, причем некачественно, но ведь книга заиграет, если её перевести полностью, снабдив прекрасными иллюстрациями автора. А их множество. Я ещё не сказал, что вместе с Томасом Аткинсоном путешествовала его жена, и она дополнила книгу мужа своим рассказом, который сделал её ещё лучше.
— Вы нас заинтриговали так, что хоть сейчас беги и ищи эту книгу!
— И не найдёте. В девятнадцатом веке был сделан пересказ этой книги на русском языке, но эту книжку не найдёшь даже в Национальной библиотеке в Алма-Ате.
— Ну, раз уж такая редкость, мы с нетерпением ждём вашего рассказа.
— Мой рассказ никак не может передать всё содержание книги. Её надо читать в оригинале, как, например, читается «Робинзон Крузо» или «Путешествие Гулливера». Я могу только в общих чертах пояснить, о чём речь, и высказать свое видение автора книги. Так вот, у меня двоякое отношение к Аткинсону как к человеку в первую очередь. С одной стороны, я восхищаюсь его путешествиями, с другой — не испытываю особой
