— Человеку требуются две жизни — общественная и личная… Одна дополняет другую. Они не могут существовать по отдельности, и каждая из них сама по себе не способна принести удовлетворения…
У Жюли появилось предчувствие чего-то страшного. Неужели она наскучила Эдуарду? Ей вспомнилось, как такими же предчувствиями мучилась Мария Фитцхерберт.
Если Эдуард вернется в Гибралтар и там будет реальная угроза военных действий, ей придется остаться в Англии. Так уж ли это плохо? Он может послать за ней, как только угроза исчезнет, и, приехав к нему, она вновь найдет в нем прежнего пылкого любовника, воспрянувшего силами и словно заново родившегося. И все же мысль о разлуке так огорчала Жюли, что, даже осознавая свою эгоистичность, она так и не могла полностью разделить разочарований Эдуарда.
А он к тому времени уже участвовал в пятидесяти трех различных организациях, занимающихся благотворительностью, образованием и воспитанием. Для них он был истинным примером настоящего принца, доброго, щедрого, неизменно учтивого. Эдуард вносил крупные суммы в фонды, несмотря на собственные немалые долги, и эти люди не сомневались, что он попросту оклеветан в связи с гибралтарским делом.
Однажды его секретарь Додд, недавно произведенный в майоры, обратил внимание герцога на памфлет, прибывший вместе с почтой. Эдуард внимательно прочел смелый заголовок: «Некоторые замечания по поводу позорного и несправедливого преследования его королевского высочества герцога Кентского, которому он подвергается после своего возвращения из Гибралтара».
Эдуард просматривал страницы, и удивление его росло при виде такой раболепной лести в его адрес. В сочинении резко критиковался герцог Йоркский, а также предлагалось, чтобы герцог Кентский заменил его на посту главнокомандующего, ибо тогда война в Португалии могла быть скоро закончена. Ироничная критика доходила до оскорблений, утверждая, что герцогу Йоркскому самое место в прусской армии, где он бы мог иметь лишь чин сержанта, муштрующего солдат на плацу… а еще лучше и вовсе переквалифицироваться в портные.
— Да кто, черт возьми, автор этой чуши?! — в сердцах воскликнул Эдуард.
Майор Додд пожал плечами:
— Понятия не имею, сэр… Но вне всякого сомнения, кто-то из ваших почитателей… а может быть, даже целая группа доброжелателей.
— В таком случае я был бы весьма признателен, если бы они держали свое мнение при себе. Какая бы разница ни существовала между мной и главнокомандующим, она, так или иначе, остается нашим с ним личным делом. Могу себе представить чувства брата… его ярость… когда он прочтет это.
— И все же, сэр, позвольте мне воспользоваться случаем и сообщить, что я разделяю их мнение. Вы были бы лучшим главнокомандующим, и вы…
— Довольно. Благодарю вас за вашу лояльность, но это опасный разговор, и ему нельзя давать ход. Лучше… сделайте все возможное, чтобы разузнать, кто автор этой… галиматьи.
Жюли также немало встревожилась, прочтя памфлет.
— Доброжелатели! — презрительно фыркнула она. — Скорее интриганы-злопыхатели. Тебе нужно срочно связаться с герцогом Йоркским и убедить его в своей непричастности к этому.
— Поздно… У него наверняка уже есть экземпляр. И скорее всего, он уже рвет и мечет, осыпая меня проклятиями…
— И все же тебе следует поехать и попытаться объяснить ситуацию.
Как Эдуард и ожидал, Фредерик пребывал в ярости. Он бросал в лицо брату одно обвинение за другим и, наконец устав слушать оправдания Эдуарда, закричал:
— Значит, это дело рук Додда, вашего проклятого секретаря!
— Смешно! Этот человек служит мне верой и правдой.
— Вот именно. Настолько верой и правдой, что готов пойти на любую уловку, лишь бы вызвать симпатию людей к вашей персоне. Он очень честолюбив, этот майор Додд. Вам не приходило в голову, что он мог манипулировать вашей перепиской с госпиталем… и с музыкальным обществом? Наверное, не приходило. А я вижу его насквозь. Он имеет виды на место секретаря главнокомандующего… потому и распространяет информацию о жестокой несправедливости, которой вас якобы подвергают…
— Довольно, сэр. Я заявляю вам со всей уверенностью, что Додд не способен на такие недостойные…
— Тогда установите автора этой грязной писанины… но в то же время держитесь подальше от меня.
— Как раз это я сделаю охотно. Позвольте сказать честно: теперь я понял, что именно вы причина всех моих несчастий.
Жюли проявляла недюжинный такт и сочувствие, но она прекрасно понимала, что ссора зашла слишком далеко.
— А знаете, сэр, что ваш брат недавно расстался с миссис Кларк? Может быть, этот разрыв и повлиял так сильно на его нервы?
— А я слышал обратное. Несколько недель назад он сам говорил, что чрезвычайно рад избавиться от нее, поскольку его не устраивала нездоровая хищность и алчность любовницы.
— Тогда, может, причина в том, что он просто одинок?
— Милая, ты лучше попробуй оправдать самого дьявола, потому что Фредерик уже нашел утешение в объятиях некоей миссис Кэри.
Жюли умолкла. В глубине души появился страх. Как быстро королевские сыновья, за исключением ее любимого Эдуарда, расставались со своими любовницами! Расставались без сожаления. Она вдруг почувствовала необходимость спросить:
— А правда, что твой брат Уильям подумывает о… женитьбе?
— Сплетни. Правда то, что он проводит много времени в обществе мисс Тилни-Лонг… И верно, что она богатая наследница и… что мой брат находится примерно в том положении, как и все мы, его братья, то есть по уши в долгах… Но какая здравомыслящая леди захочет обзаводиться семьей из десятка незаконнорожденных детей?
— А как же теперь миссис Джордан? После стольких лет… Имея такую огромную семью… ведь даже не все детишки подросли… Что будет с ними?
— Они поступили глупо с самого начала, обременив себя семьей. Теперь, если речь зайдет о расставании, им придется иметь дело с последствиями.
— А миссис Кларк? Я слышала, она в свое время оставила свой дом в Глочестере…
— Да. И теперь ей некуда податься. Слава богу, вы с Марией Фитцхерберт отказались принять ее. Это абсолютно аморальная и дурно воспитанная женщина. Я просто удивляюсь вкусу моего брата.
Теперь, когда вход в Карлтон-Хаус и Павильон для Эдуарда и Жюли были закрыты, их жизнь сделалась монотонной и унылой. Зато как они рады были дружбе с Марией Фитцхерберт и… Томасом Кутцем. С последним, несмотря на деловые отношения, у них завязалась теплая дружба, и он, как близкий в доме человек, был посвящен во все их частные дела.
К концу года Эдуард занедужил и, несмотря на хлопоты и заботу Жюли, никак не хотел поправляться. Началось все с обычной простуды, которой герцог не придал значения, отказавшись от услуг докторов, коих на службе у них в доме состояло несколько. Эдуард знал, что доктора непременно начнут с кровопускания, а эту процедуру он с детства недолюбливал. Они с Жюли давно привыкли к зимним простудам и во всем винили резкую перемену климата — когда солнечный Гибралтар пришлось поменять на занесенную снегами Канаду. Впрочем, с годами они научились ухаживать друг за другом, а Жюли так и вовсе стала специалистом по лечению насморка и кашля.
