бросаю в корзину. Натягиваю джинсы. Свитер не сел в сушилке, но неплохо так помялся.
— У тебя утюг есть? — Кричу из ванной, но в ответ — тишина.
Влад все еще на лоджии. Курит и хмуро смотрит на город.
Вид отсюда открывается потрясающий: собор, городской сквер и влажные крыши домов. Ночью снова моросил дождь. Погода в этом году самодурствует — то тепло и солнечно, то собачий холод. Смотрю на его голую спину и осторожно спрашиваю:
— Может, оденешься? — Сама зябко ежусь.
Он выпускает сизую струю и тушит окурок в стеклянной пепельнице.
— Мне нормально. Бодрит лучше кофе.
— У тебя утюг есть? — Демонстрирую ему свой свитер.
— Не-а.
— Отпариватель? Или тебе девушки рубашки гладят? — Игриво приподнимаю бровь.
Я что, пытаюсь кокетничать? Ужас какой, рука-лицо. Я этого совсем не умею, мой уровень — тупой вопрос из разряда: «тебе нравится сыр?».
Влад с интересом косится на меня и качает головой.
— Утюга у тебя нет, отпаривателя тоже, питаешься ты доставкой. — Перечисляю я. — Ты что, дома только ночуешь?
— А ты с какой целью интересуешься? — Щурит он глаза, как большой кот.
Я не успеваю ответить, потому что в дверь звонит курьер, и Влад идет открывать. Я включаю чайник. Чувствую себя странно. Стыжусь за вчерашнее признание и одновременно с этим хочу, чтобы Влад сам вернулся к той теме.
Мы быстро завтракаем, переглядываемся. Обстановка вполне мирная.
Влад уходит переодеваться, а я сажусь на пуфик в прихожей и снова открываю на телефоне статью по основам психодиагностики. Пытаюсь вникнуть в текст, отмечаю про себя основные тезисы.
В дверь неожиданно звонят: настойчиво и протяжно. Я подскакиваю на месте. Наверное, Соколов должен сам открыть. Это же его квартира, а не моя. Звонок повторяется. Влад пока добежит из одного конца своих хором в другой — сто лет пройдет. Встаю и открываю дверь. На пороге — высокий парень, примерно ровесник Влада. Симпатичный. У него короткие, крашенные волосы: блонд с фиолетовым подтоном. В правом ухе маленькая серьга, винтажный кожаный пиджак. Он немного склоняет голову к плечу и внимательно рассматривает меня. У него выразительные, карие глаза, но есть в них что-то пугающее. Как будто смотришь на водную гладь дикого озера, в глубинах которого скрывается что-то страшное.
— Здравствуйте, — говорю на автомате.
— Привет, — растягивает губы в улыбке, — я к Владику, но не против и с тобой поболтать, сладенькая.
Меня передергивает от его обращения.
— Марго, спускайся. Я сейчас подойду. — Слышу за спиной голос Влада.
Он переоделся в серые брюки и белую футболку. Чувствую исходящее от него напряжение. Интонации жесткие, отрывистые. Он бросает взгляд на наручные часы и протягивает мне ключи.
— А…
— Иди, я сказал. — Говорит с нажимом и подталкивает меня в спину.
Я не спорю с Владом: чувствую, что сейчас так надо. Забираю свой рюкзак. Незнакомец не собирается отходить, вынуждая меня протискиваться мимо него. У него острый, агрессивный парфюм, от которого у меня начинают слезиться глаза. Хочется кашлять.
Быстро спускаюсь по лестнице. В спину врезаются взгляды.
— Твоя девушка? — Последнее, что я слышу, прежде чем зайти в лифт.
23
Влад
Артур провожает Марго заинтересованным взглядом.
— Твоя девушка? Красивая, глазастенькая. — Скалится и ведет языком по верхним зубам. — У вас все серьезно?
— Ты че приперся? Я тебе сказал — найди нору поглубже и не высовывайся. А то я тебе вторую ногу сломаю, и ни один врач за бугром не соберет.
Павлов показушно усмехается.
— Ой, как интересно. — Он приближает свое крысиное лицо к моему и заглядывает в глаза. — Владик влюбился. Влюби-и-ился. — Противно тянет тоненьким голоском.
Меня начинает потряхивать.
Болезненные воспоминания рвутся из глубин памяти. Я очень старался запечатать их, но его морда — удар по болевой точке. Надо отдать должное, этот сукин сын всегда виртуозно выводил людей из себя.
Он разглаживает горловину моей футболки и насмешливо продолжает:
— Я думаю, замутить что-то интересненькое. У меня полно друзей, которые любят зеленоглазок. Соберемся за городом, позовем твою подружку и повеселимся на славу. Можно даже танцы устроить, как тогда, помнишь, Владик?
Он начинает тихонько напевать, глядя мне в глаза: «I dream of love…As time runs through my hand» (прим. — Стинг «Desert rose»).
Я совершаю огромную ошибку — ведусь на его дешевую провокацию. Хватаю Павлова за грудки и с размаха впечатываю в стену. Он растягивает губы в мерзопакостной улыбке. Я дергаю его на себя и снова ударяю о стену. Он морщится, но глаза продолжают маниакально светится.
— Если твой папочка отмазал тебя от сто десятой, это не значит, что ты можешь приползать сюда и портить мне жизнь, — хватаю его пятерней за горло и сдавливаю. — Понял, Артурёк? — Резко разжимаю руку, и он заходится кашлем.
Павлов никогда не дрался: он всегда действовал чужими руками.
Он сгибается пополам и часто дышит. А потом выпрямляется и начинает смеяться. Я оставляю его за этим увлекательным занятием, забираю из гардероба черную джинсовку и захлопываю свою дверь. Быстро спускаюсь по лестнице.
— Поиграем, как в старые добрые? — Летит в спину сквозь тупое хихиканье.
Не оглядываясь, показываю ему фак, достаю телефон и звоню на пост охраны. Какого хрена они всех подряд пропускают? За что им там платят, чтобы они говно пинали и в телек пялились?
В лифте смотрю на себя в зеркало: зрачки, как пятирублевые монеты, по щекам и шее красные пятна. Вывел все-таки из себя, ублюдок. Лучше всего было бы не вестись на его провокации, но интуиция подсказывает, что грядет что-то галимое.
Приглаживаю волосы и надеваю черные, солнцезащитные очки. Шлем из-за этого мудозвона забыл, а возвращаться нет времени. Мы уже и так опаздываем.
Марго стоит у машины, обняв себя руками, и смотрит перед собой. Глядя на ее хрупкую фигуру, у меня в груди зарождается тревога. Я уже и забыл, каково это — переживать за другого человека. Павлов не отстанет, а значит, я должен быть рядом с ней. Один Бог знает, что зародится в мозгу у этого психопата.
В одиночестве есть весомое преимущество — ты сам за себя. Никому нет дела, где ты и с кем. Так легче живется. По крайней мере раньше жилось, а теперь появился человек, безопасность которого волнует меня гораздо больше собственной. В какой момент все между нами перестало быть игрой?
Черт бы побрал Павлова! Ползал бы по заграницам и не возвращался.
— Извини, что заставил ждать. — Подхожу к ней вплотную. — Почему в машину не села? Холодно так стоять.
От нее пахнет моим шампунем. Я
