осторожно, словно боясь движением повредить челюсть. Речь у него, видимо, на какое-то время отнялась.
— Хорошо. Глаза все-таки лучше будет закрыть. Просто потому, что так легче будет воспринимать остров.
— Чт-то? — проскрипел Игорь.
Лаголев мягко улыбнулся.
— И еще: мне придется взять тебя за руку.
— Ма-ам, — предпринял попытку воззвать к материнским чувствам сын.
В голосе его прозвучал неприкрытый страх. Натка благоразумно промолчала.
— Закрывай, — попросил Лаголев.
Игорь судорожно выдохнул и зажмурился. Лицо у него сложилось в гримасу великого страдания.
— Поехали.
Лаголев подступил, поставил ногу носком тапка за границу, взял Игоря за локоть. Натка следила с замиранием сердца. Неуловимое мгновение, и началось — остров потек через сына. Она почти ощущала сама, как волна тепла проходит сквозь вытянувшегося за последний год обладателя новых кроссовок. Она видела, как распрямляются его плечи, как напряжение покидает мышцы, как розовеют щеки, как лицо вдруг, теряя гримасу, становится странно-светлым, одухотворенным, притягательным. С Лаголевым происходили такие же метаморфозы, только более мягкие, более плавные.
Натке захотелось к ним.
Лаголев словно почувствовал. А может действительно почувствовал. Поди пойми, чем там еще остров наделяет человека — шестым, седьмым, восьмым чувством. Он сместился в угол, освобождая близкое к подоконнику место, качнул головой.
— Присоединяйся.
Улыбка его была настолько доброй, что Натка, скользнув к нему и сыну, даже не поняла, что плачет.
6
Это круто, подумал Игорь.
В голове, как чудесные цветы, тут же расцвели синонимы. Изумительно, волшебно, великолепно, умопомрачительно, сногсшибательно, бесподобно. Богатство похожих слов само по себе вызвало у него какой-то безумный фейерверк под черепом, искры на языке, семантический рахат-лукум.
Это что-то, подумал тогда он. Свет оседал внутри, будто волшебная пыльца. Жуткое чувство, на самом деле. Тебе все объяснили, показали, дождались понимания, обдали теплом, как паром, — ты готов, приготовлен, лети! Все шишки, синяки, ошибки, беды, слова, улыбки, ложь, сказки, любовь — все впереди.
Это неизбежно. Это неостановимо. Ты растешь, клетки делятся, погибают и обновляются, время переваривает твои оболочки, старую кожу, старые мысли, формируя из тебя — нового тебя. И все это — не важно.
Важно — о чем ты. Как ты звучишь. Что для тебя мир и люди вокруг. Что для тебя те, кто идет с тобой рядом, а раньше вел за ручку, учил садиться на горшок или писать в унитаз, кормил грудью, покупал мороженое, показывал, как колюч огонек на спичке, играл с тобой в «города», служил утешением и светом.
Игорь открыл глаза.
Мир остался прежним. И вместе с тем неуловимо изменился. Словно он смотрел на него с одного места, привычного, но не очень удачного, замыленного, а его подвинули, и раскрылся простор. Отец держал его за руку, мать прижималась плечом к отцу, и от них веяло такой любовью к нему, в общем-то, бестолковому сыну, что Игорь мысленно несколько раз казнил себя об стену. Он их, в сущности, и за людей-то уже не считал. Родаки, предки. Нечто само по себе существующее, как соседи за стенкой. Никаких пересечений. Но зато кроссовки выклянчил, супер. Словно восемь килограмм сосисок из семьи уволок.
— Мам. Пап.
— Все хорошо, сынок? — спросил отец.
— Простите меня, — сказал Игорь.
Отец наклонил голову. В глазах его он увидел понимание.
— Хорошо.
— Я это… — Игорь шмыгнул носом. — Ну, наверное, не очень хороший сын.
— Хм, — сказал отец, — мы все когда-то были такие. Однажды за мной, лет, наверное, двенадцати, а то и меньше, отец, твой дед, с прутом от нашей Стрельцовки чуть ли не до Тутаевки добежал. Два раза успел стегнуть поперек спины.
— А за что?
— Веришь, не помню.
— Не знаю, я была хорошей девочкой, — возразила мать.
Отец вздохнул.
— С девочками все совсем по другому, — словно делясь тайной, сказал он. — Ну, что, семья, пора и честь знать?
Мама выбралась первой, помолодевшая, светящаяся. Отец, какой-то совсем другой, чем раньше, шагнул следующим, подал руку.
— Ну, как тебе остров?
Игорь сел на стул. Тепло отпускало. Ощущения, мысли, эмоции — все медленно гасло, укладывалось на дно души.
— Не знаю. Как-то перекрутило всего, как космонавта на центрифуге. Круто.
Мама рассмеялась.
— Что? — спросил Игорь.
Отец хлопнул его по плечу.
— Физиономия у тебя, брат, говорит сама за себя.
— Серьезно?
Игорь встал. Отец, конечно, подтрунивал, но, на самом деле, было действительно любопытно, что там у него стряслось с лицом. Не разорвало же. Он вышел из кухни, скользнул в ванную. Из зеркала на него внимательно посмотрело чужое отражение. Открыло, закрыло рот, повернулось в профиль, вытянуло губы. Двойник был похож и не похож одновременно. Тот же нос, тот же подбородок, те же уши и космы. Даже глаза те же. Но все вместе детали складывались в незнакомую картину.
Игорю из зеркала не коверкала нутро недоступность дорогих шмоток и автомобилей, не грызло желание быстрых денег, не хотелось повеситься или накричать на отца и мать из-за того, что они не могут дать ему все и сразу.
Странный, спокойный парень с гаснущим огоньком в глазах.
— Пап, пап!
Он рванул обратно в кухню.
— Это кончается!
— Есть такое, — кивнул отец. — Сначала эффект держится недолго, но чем чаще ты находишься на острове, тем, похоже, он дольше работает по времени. Доказано опытным путем.
— А можно еще?
— Вставай, вставай, — улыбнулась мама.
Игорь забрался за холодильник. Ему сделалось смешно, что буквально полчаса назад его, наверное, в нишу не затащили бы и волоком. Спасите! Помогите! Родители что-то курят! Он замер. Остров не работал. Игорь проверил, стоит ли в границах, и снова закрыл глаза.
— Пап.
— Что? — обернулся отец.
Он протирал стол. Мама ушла в комнату. Оттуда слышалось, как она негромко напевает про старый клен.
— Не работает, — сказал Игорь.
— Прости, забыл сказать. На остров нужно настроиться. Он вроде как должен тебя признать. Понимаю, что мистика, но вот так.
— И что нужно сделать?
Отец почесал висок тыльной стороной ладони.
— Не знаю. Попросить его. Открыться ему. Иначе мне или маме придется все время держать тебя за руку. Так что ты постарайся.
— Хорошо.
Игорь выпрямился, вытянул руки по швам. Скажете, как на торжественной линейке? Ну, пусть так. Он еще застал Советский Союз и был октябренком. Под веками плавало пятно светлого окна.
Я здесь, остров, — сказал Игорь. Я тоже хочу… Он мотнул головой, подумав, что это не правильно. Сразу «я хочу». Будь он островом, нефигово удивился бы, что это за хрен с горы встал и желания ему загадывает. Давай-давай, еще ножкой притопни. Хочу, как у Пушкина, быть владычицей морскою…
Игорь вдохнул и выдохнул.
