визитом у генерала Константина Поповича.
1: Прощальным? Какие же у него связи с дипломатами? Разве этот человек не начальник Генштаба?
D: Да, это так. Но он и мой приятель. Когда я говорю – «прощальный», я имею в виду разлуку в буквальном смысле.
1: О чем вы разговаривали перед «разлукой»?
D: О судьбе художника. Он мне сказал: «В жизни человека существуют мгновения, когда он должен решить, направиться ли ему туда или сюда. Что бы вы ни выбрали, это будет путь без возвращения. Я выбрал тропу, которая увела меня далеко, в искусство. И я все еще раздумываю, а не ошибся ли я, принимая именно это решение».
3: А вы? Что ему сказали вы?
D: Что сейчас, после всего случившегося, я выбрал другую тропу. Ту, по которой он не пошел. На это Попович мне сказал: «Может быть вам еще не поздно спастись?» Я ответил: «Хотя художник понимает любую негармоничность, каждый изъян в природе человека, он не может ничего сделать, чтобы предупредить своих друзей, указать, крикнуть вовремя и попытаться их спасти. Это было бы бесполезно. Потому что все они – сознательные кузнецы собственного несчастья. Все, что художник может сказать в качестве императива, – это „размышляй и плачь!“»
Эпилог
Пусть тот читатель, который дочитал до этого места, простит мне, что я не могу найти большинство оригиналов тех документов, которые сам цитировал. Некоторые я добыл через публичные институты такого рода, как архивы, библиотеки, а также в разных биографических и автобиографических произведениях. Однако другие получены от людей которые пожелали остаться анонимными – чаще всего от страха из-за того, что работают в учреждениях, где не разрешено ознакомление с материалами под грифом «совершенно секретно». Свидетельства же третьего рода найдены через приватные каналы, от непосредственных и косвенных участников событий, большинство которых не хотели, чтобы их имена были опубликованы явно. То, что я, как некая разновидность архивариуса, могу гарантировать – все цитируемые документы соответствуют оригиналу и я не вносил в эти тексты никаких поправок.
Исключение я делаю только одно: привожу имя Драгицы Василевич. Главным образом – потому что я убежден, что она сама не возражала бы. Когда я в 1992 году, сразу же в самом начале распада Югославии, дал обширное интервью, в котором упомянул, что меня очень интересует тема Голи-Отока – главным образом, из убеждения, что это самая крупная драма, разыгравшаяся после Второй мировой войны в Югославии, теперь уже несуществующей стране, – она лично принесла мне дневник Веры Танкосич, считая, что людям необходимо узнать правду о страданиях информбюровцев. В этот момент Драгице было 66 лет, и она, преподавательница философии в Пятой белградской гимназии, была уже на пенсии. В ходе короткого разговора тет-а-тет она рассказала, что все время прятала Верин дневник как своего рода реликвию какой-то тайной религии, но после смерти Йосипа Броза все же решилась передать дневник мужу Веры – Бориславу. Между тем, после бегства Танкосича в Советский Союз Драгица никак не могла с ним связаться. Он, как полагают, жил где-то на Крайнем Севере России, в городе Воркута, и вышел на пенсию в звании полковника Советской армии. Когда наконец ей удалось найти его адрес, оказалось, что он уже умер. В коротком письме, которое пришло из России на ее адрес, сообщалось, что Борислав Танкосич с почестями, которых заслуживают Герои Советского Союза, похоронен на местном кладбище, в той же его части, где и заслуженные граждане Воркуты.
Тогда Драгица попыталась передать тетрадь семье Веры. К тому времени, когда Драгица после пяти лет и двух месяцев, проведенных в «Рамском болоте» и на Свети-Гргуре, была выпущена на свободу, мать Веры уже скончалась, а Верин брат, Душан, к изумлению Драгицы не захотел из ее рук принять наследие своей сестры. Более того, он прямо у нее перед носом захлопнул дверь.
Что касается дочки Веры и Борислава, то Драгица установила, что Мила в 1968 году сразу после вступления в какую-то кришнаитскую коммуну просто исчезла. Напрасно Драгица через Красный крест и наше посольство в Нью-Дели пыталась найти ее следы: девушку как сдуло с лица земли, словно ее никогда и не было.
Так что, прочитав мое интервью, Драгица решила передать дневник мне. Здоровье ее пошатнулось, и она боялась, что тетрадь затеряется среди вещей, которые останутся после ее смерти. Освободившись из лагеря, она не вышла замуж, а так как у нее не было в живых никого из родственников или близких друзей, решила, что я вполне подходящая персона, которой может быть передан Верин дневник. И действительно, вскоре после нашей встречи Драгица умерла. О ее смерти я узнал случайно, через два или три года, в разговоре с одним из бывших заключенных Голи-Отока.
Да, вы гадаете, как мой визит к этой женщине и тетрадка, которую она мне тогда отдала, заставили меня изучать всю эту историю. Прежде всего, нужно было поговорить с оставшимися в живых жертвами эпопеи Голи-Отока. Большинство выживших были уже очень старыми и больными людьми; почти ежедневно кто-то из них умирал. Тем не менее мне удалось наряду с потрясающими устными свидетельствами получить и несколько документов, которые я считаю драгоценными.
Затем я бросился рыться в архивах тайной полиции, которые в конце прошлого и в начале этого века весьма стыдливо и крайне ограниченно появлялись на свет дня. Тем не менее самую большую помощь я получил от майора УДБ на пенсии – Л. Дж. Он одно время работал в центральном отделе на Обиличевом венце, потом был переведен на Голи-Оток, а закончил свою карьеру в архиве Госбезопасности. По некоторым причинам, предположительно личным, он заботливо собирал документы, связанные с Информбюро, и переносил их в подвал своего дома, где хранил их спрятанными за одним из старых шкафов.
По стечению обстоятельств мы с ним познакомились в буфете театра «Ателье 212», в котором я часто бывал по делам. После ухода на пенсию он нередко заходил в эту задымленную берлогу, так как жил неподалеку, а возможно и из-за какой-то странной связи, существующей между полицейскими и людьми мира искусств, которая, впрочем, неоднократно отмечена в литературе. После нескольких рюмок крепкого напитка я, не зная, что он полицейский, доверился ему и рассказал, что фанатично собираю материал о Голи-Отоке. Он пригласил меня к себе домой, мы спустились в его подвал, и там он передал мне большинство бумаг, которые я вам сейчас предъявляю.
Осталось еще собрать материал, связанный с пребыванием Лоренса Даррелла в Югославии. Кроме шпионского романа «Белые орлы над Сербией», весьма сомнительного литературного качества, который Даррелл написал, видимо, ради денег и в котором главный герой – это явно его alter ego, ходили еще слухи,
