Борис РАЕВСКИЙ
Диверсия
РАССКАЗ
Рисунки Н. Кустова
Телефон на столе трезвонил непрестанно.
Иван Ефимович снимал трубку, выслушивал беспокойные голоса (а голоса почти все были беспокойные), что-то кратко отвечал, делал пометки у себя в блокноте.
Едва он клал трубку на рычаг, снова раздавался звонок.
— Товарищ Котляков?! — тревожно выкрикнул в трубке очередной голос. — Ставлю вас в известность: соль кончилась. Вы понимаете?! Совсем кончилась. Уже завтра весь Петроград будет без соли…
— Ясно, — сказал Котляков.
— Нет, вы уж простите меня, товарищ Котляков, думаю, вам это не вполне ясно. Соль — это как хлеб. Или как вода. Без соли город жить не может. Ни дня…
— Ясно, — повторил Котляков. — Приму меры.
Он положил трубку на рычаг, придвинул к себе блокнот и красным карандашом крупно написал: СОЛЬ. Трижды подчеркнул это слово. А потом еще обвел его жирным красным квадратиком.
«Да, соль — это как хлеб. И как вода, — подумал он. — А где ее достать?»
Не успел он сосредоточиться на этой мысли, как снова зазвонил телефон.
— Товарищ Котляков?! — громко кричал чей-то далекий голос. — Опять саботаж! Банк не выдает денег. Что?!
— Ничего, — сказал Котляков. — Я вас слушаю.
— Я говорю, банк не выдает денег. Рабочие нашего гвоздильного завода волнуются. Сидим без зарплаты.
— Хорошо, — сказал Котляков. — Впрочем, не хорошо, а наоборот, плохо, — поправился он. — Приму меры.
Положил трубку, придвинул блокнот и под словом «соль» написал: «банк».
Неугомонный телефон вдруг почему-то замолчал. Это было удивительно. И тишина в кабинете тоже была непривычной.
Иван Ефимович потер голову, слева возле уха. Этот жест стал уже привычным. Четырнадцать лет прошло с тех пор, когда в Харькове, на баррикаде, впилась ему в голову казачья пуля.
Да, давно это было, в те жаркие дни пятого года. Доктор сказал: если бы пуля шла чуточку под другим углом, — все, каюк, пиши пропало.
Он снова потер голову над ухом.
«Соль. Где же добыть соль? И немедленно. Впрочем, все-таки это неправда. Соль — не вода. И не хлеб. Несколько дней проживем и без соли. Но добыть надо. Быстро. А где?»
Голодный, хмурый, настороженно-притихший Петроград девятнадцатого года. Многие фабрики бездействуют, разруха. Даже трамвай и то еле ползет.
Вспомнив про трамвай, он придвинул блокнот и под словом «банк» крупно написал: «трамвай».
И тоже подчеркнул это слово красным карандашом.
Котляков сам несколько лет назад работал в трампарке. Уж кто-кто, а он-то знал, что такое для усталых, еле волочащих ноги людей — трамвай. А вот сейчас трамваи в Питере ходят редко, а то и вовсе не ходят.
И именно он, слесарь Котляков, должен позаботиться и о соли, и о трамвае, и о жалованье рабочим. Да, именно он, потому что сейчас он — уже не слесарь Котляков, а первый помощник Калинина. И весь огромный город, все его хозяйство, все его фабрики и заводы, благополучие всех его жителей, все это зависит от его, Котлякова, энергии и смекалки.
Нет, теперь он уже не удивлялся. Привык помаленьку. А сперва, — ой как боязно было! Простой слесарь — и на тебе!
А впрочем… Чего удивляться?! На то и революцию делали.
К примеру, вот его руководитель — Михаил Калинин. Кто он такой? Токарь! Да, токарь! Вместе на «Айвазе» работали. Вот и выходит: токарь да слесарь управляют всем Петроградом.
…Опять зазвонил телефон.
— Беда! — крикнул кто-то в трубку. — Это я, Лепник! У нас на водопроводной — взрыв!..
— Взрыв?! — Котляков встал.
— Да, да, взрыв! — выкрикнул Лепник. — Бомба в машинном отделении…
— Еду, — Котляков бросил трубку.
Он торопливо сбежал по ступенькам широкой лестницы и кинулся к пролетке.
— На Заречную водопроводную станцию…
Возница по его лицу, видимо, сразу понял: что-то стряслось. Он резко хлестнул кнутом — раз, другой, третий! — и лошадь с места рванулась рысью.
— Гони, гони, — подстегивал Котляков.
Пролетка неслась по заснеженным улицам.
«Диверсия. Конечно, диверсия, — думал Котляков. — Ясно: оставить город без воды. Вот мерзавцы!»
Вскоре взмыленный конь домчал их до водопроводной станции.
Возле ворот гудела встревоженная толпа. Но внутрь станции людей не пускали. Цепь красноармейцев окружала здание.
Едва Котляков соскочил с пролетки, к нему бросился Рудольф Лепник, комендант охраны.
Котляков знал его давно: надежный, испытанный товарищ.
— Взрыв был сильный, — ведя Котлякова в здание станции, на ходу торопливо пояснял Лепник. — Машиниста контузило. Взрывной волной выбило стекла, сорвало двери. Сторожа отшвырнуло к воротам…
Они вошли в машинное отделение.
Всюду валялись куски отбитой штукатурки, хрустели под ногами обломки стекла. Слева — развороченная машина.
— Воду давать можете? — спросил Котляков.
— Кажется, можем. Основные механизмы не пострадали.
У Котлякова чуточку отлегло от сердца. Значит, город не останется без воды. Это — главное.
— Давайте пройдем по всей станции, — сказал Котляков. — Посмотрим, как дела в других отделах.
Здание было старое. Толстые, как в крепости, стены, угрюмые окна, узкие, словно бойницы. Утренний зимний свет, и без того тусклый, едва просачивался сквозь них.
Прошли один зал… Другой…
— А вот котельная, — объявил Лепник. — Так сказать, сердце нашей станции.
Иван Ефимович не зря столько лет был слесарем. Котельных на своем веку он повидал немало. И сейчас, шагая рядом с Лепником вдоль огромных черных котлов, он узнавал их, как старых добрых знакомых.
Возле одного котла он вдруг остановился. Он даже не сразу понял почему. Котел как котел… В чем дело? Что его насторожило?
И вдруг он увидел… Внизу, слева, из-под котла торчал уголок… Какой-то металлический уголок… Будто под котел подсунут небольшой стальной ящик…
Кто его сюда задвинул? И зачем? И почему затолкал так глубоко, словно старался, чтоб ящик был незаметен?
Он быстро глянул на Лепника. Увидел его встревоженные, жестко сощурившиеся глаза.
Бомба?.. Вторая бомба?..
Он не успел еще сообразить, так ли это?.. И что предпринять?..
Лепник опередил его. Толстый и, казалось бы, неповоротливый, он вдруг с какой-то непостижимой быстротой рванулся к котлу.
Это был и впрямь ящичек. Небольшой, но, видимо, тяжелый.
Лепник сделал вдруг что-то совсем непонятное. Все так же стоя на коленях, он прижался щекой к ящику.
Котляков сперва не понял — зачем?
Но тут Лепник предостерегающе поднял руку — мол, тихо!
И еще плотнее прижался ухом к металлу.
И тогда Котляков понял…
— Тикает… Часы! — крикнул Лепник.
Вскочил и, прижимая обеими руками бомбу к животу, побежал к выходу из котельной.
Иван Ефимович кинулся за ним.
Он еще не вполне
