и настойки не называла.
— Куда там! Усиленные в Польше все изъяли, а простых давно и следа нет.
— Ой, Ильюшка, что б ты без матери делал? Подержи-ка, Алёш, — маман водрузила саквояжик бате на руки и начала в нём что-то перебирать, стеклянно побрякивая. — Вот!
Склянок было две, разного цвета: зеленоватая и чайная.
— Смотри. Зелёную сегодня на ночь выпей, даст хороший сон, организм весь успокоится, восстановится. И не гляди на меня бешено! После беготни туда-сюда да разговоров этих на тебе лица нет! А коричневую — завтра, перед завтраком, для бодрости и ясности разумения, — я молча кивал, и матушка, видать, решила, что слишком я витаю в облаках, переспросила строго: — Запомнил ли? Повтори!
— Да запомнил, мамань! — не будешь же спорить с ней? — Зелёную на ночь, коричневую с утра. Чё тут запоминать?
— Ну, ладно, иди с Богом!
Мы с батей пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Маман уже чуть не вприпрыжку взбегала по Лизаветиному крыльцу — сто пудов сейчас хвастаться начнёт, как она здорово всё устроила!
Да и ладно, я не гордый. Лишь бы срослось, как я хочу.
Дотопал до дома, счастливо представляя, как завтра в гости на чай пойду. Может, Серафимушка для приятного времяпрепровождения какую-нито песенку споёт? Что-то не припомню я — кажись, не видал в гостиной-то фортепьяны? Да и Бог с ними, с песнями. Можно о чём другом поговорить.
Честно говоря, думал, пришагаю домой, да сразу спать завалюсь. В калитку вошёл — Марфушка двери избы отворяет: караулила меня в окно! И тут вдруг напал на меня такой страшный жор…
— Ужинать? — спрашивает Марта.
— Срочно! — говорю. — Всё, что есть в печи, на стол мечи!
— Жареный картошка и жареный маленький колбас, — по-военному отрапортовала Марта и брякнула на стол горячую сковороду. — Приятный аппетит!
— Сама-то садись.
— Нет, я уже успевайт поест.
Так, чую, с глаголами нам ещё работать и работать…
Посмотрел я на сковороду, вздохнул самобичевательно и половину сразу ложкой отодвинул. Обожраться перед экзаменом — дело дурацкое. Уж лучше я после. А к завтрему мне надо лёгким и подвижным быть. Так что поужинал умеренно, жор двумя большими кружками чая залил, сверху опрокинул зелёный бутылёк — успокоиться, и впрямь, надо было, а то так и тянуло по двору ровно заводной паровозик кругами бегать — да и спать завалился, организьму восстанавливать.
ТОРЖЕСТВЕННОЕ УТРО
Утром проснулся — голова ясная, отдохнувший и уже спокойный, а не как дергунчик на ниточках. Опять же, излишне едой перегружаться не стал, пару жареных колбасок с куском хлеба, чаем запил — готов, боец! На коричневый бутылёк посмотрел да в шкафчик его спрятал. Не буду пить. Иначе что выйдет? Не по-честному. Все, значит, просто так, а я на экзамен на усилителях приду? Нахрен! Всю жизнь потом думать, что обманом вперёд пролез. Зря ли полгода на тренировках на андреевский флаг рвались? Сколько наработал — столько пусть и будет.
Форму, ясен пень, надел такую, в которой не жалко по земле валяться. Парадный мундир аккуратно свернул, в газету — и тоже с собой попёр. Велено взять для финального построения. Тоже понятно. Чую, изваляемся мы сегодня почище, чем в польских окопах.
— Ну, с Богом! — сурово напутствовала меня Марта, которая тоже собиралась на экзамен, но на куда более спокойный, экономический, и попозже.
— И тебе ангела-хранителя на твоей контрольной! — пожелал я и бодро пошагал в сторону ипподрома.
Шёл, раздумывая внезапно о философском.
Вот не знаю с чего бы экзамены представлять праздником? Ещё с гимназии меня удивляло: как экзамен — так флажки гирляндами натянуты, все празднично одеты и улыбаются, как идиоты. Ну, по правде, не все улыбаются, конечно. Если ты к экзамену не готов, чему лыбиться?
К чести Харитоновских курсов, учащихся спустя рукава у него не водилось. Желающие полоботрясничать (было двое таких, рассчитывавших денежки заплатить, балду пропинать и корочки аттестационные за так получить) не выдержали интенсивности занятий. И что, что немалые деньги за обучение платятся? Всех обалдуев Харитонов в первый же месяц вывел. Не сдал контрольный минимум — до свидания, на курсах нянек нет.
Оставшиеся учились не за страх, а за совесть. Всё-таки, результаты экзаменов становились прямой протекцией при приёме на лучшую службу. А это знаете ли, не фунт изюма…
Судя по всему, ипподромское начальство относилось к экзаменам ещё более помпезно, чем гимназическое. Над центральным административным зданием сегодня гордо развевались флаги — и государственный, и Иркутской губернии, и несколько воинских, различных подразделений. За забором наяривал что-то бодрое оркестр, и, к моей досаде, туда же тянулись ручейки зевак. Развлечений мало, свободному народу завсегда на что-нибудь поглазеть охота. Но вот то, что на нашем экзамене кроме праздной публики присутствовали оченно важные для нашего города гости, немного удивляло.
Вот, на передней трибуне господин полицмейстер усаживается. Его присутствие как раз понятно — это ж к нему большинство выпускников Харитонова попадут. Внезапно на соседнем кресле вижу сестрицу свою, Лизавету. Эва! Значит, и Виталя-почтмейстер здесь!
Присмотрелся через головы суетящихся помощников в жёлтых рубахах — точно! Вон он Виталий, с какими-то ещё важными господами раскланивается. Интересно-интересно… Вроде, мелькали слухи, что почта наша заберёт на себя часть особо важных грузов, которые раньше всё с военными оказиями отправляли. Тогда им, конечно, хорошие охранники-курьеры нужны. А вон те важные — кто? И, опять же, зачем они тут? Тоже кого на службу присматривают или от скуки пришли глаза потаращить?
Понятно, что экзаменующихся никто не просветил, и в раздевалке бродили смутные слухи касательно того, что за господа и с какими целями занимают кресла на трибуне.
— Прям как в учебнике по древнейшей истории, — с усмешкой сказал Федя, — где на арену гладиаторов выпускали.
— Ага! — засмеялся в ответ его приятель, Савка. — Кто выжил — экзамен сдал!
— Сплюнь ты, балабол! — одёрнули его. — На ентих экзаменах завсегда каверзу какую-нибудь жди.
— Да брось ты, какая тебе каверза⁈
— А такая! Возьмут и заместо специальных лошадок, к выездке обученных, обнаковенных поставят. Покажь-ка тогда своё уменье!
— Ну, ты это загнул! — не согласился Савка. — По-твоему, что — Харитонов опозориться, что ли, восхотел? Это ж то же самое, что на соревнование по плаванью отправить плавать необученных!
Умом я был согласен с Савкой, однако вредные слова заронили
