горничная, и кухарка, и на посылках, коли потребуется.
Мы поднялись по холодной лестнице, прошли обширные светлые сени…
— Пожалте, — баба распахнула передо мной дверь, и я оказался в гостиной… сплошь уставленной вазами и бутылями с букетами белых цветов. Тут были и розы, и лилии, и ещё какие-то пушистые, названий которых я не знал.
— Добрый вечер, Илья Алексеевич, — Шальнов пошёл ко мне навстречу, вполне дружелюбно улыбаясь и протягивая руку для рукопожатия (что, в общем-то, внушало некоторую надежду на благополучный исход предприятия). — Я попросил пригласить вас первым, чтобы, в некотором роде, прояснить ситуацию с этой оранжереей.
На этом месте батя усмехнулся в усы.
— Да-да! — продолжил Александр Иванович. — Кто бы мог подумать, что сегодня вечером мы будем благоухать, как губернаторский сад! Так вот, — он с улыбкой обернулся ко мне, — те двое мерзавцев, которых вы столь блестяще поучили сегодня хорошим манерам, недавние жильцы из соседнего дома, явились с час назад с нижайшими извинениями. Обещал им, что если узнаю, что они приближались к Симочке хоть на сотню метров, упеку в столь далёкую нору, которой они даже представить себе не могут, — глаза Шальнова сделались холодными и жёсткими, но тут же оттаяли: — И, представьте себе! Получаса не проходит — является курьер. С целой телегой белых цветов и запиской, свидетельствующей якобы о раскаянии. Зря принял. Серафима сердится, наотрез запретила к себе вносить. И куда я с этими цветами…
— А вы в храм отправьте, пусть там украсят, — подала голос матушка. — Цветы хорошие, вижу, правильными эликсирами обработаны, недели три, а то четыре простоят. Людей порадуют.
— И то верно! — обрадовался Шальнов. — Глаша, соберите-ка их в вёдра да снесите в Успенский храм, им белое весьма пристало. Да отправляйтесь уж домой, и так задержались сегодня.
— Помочь, мож, с гостями-то? — громким шёпотом спросила Глаша.
— Ничего, мы управимся. Ступайте, покуда храм на ночь не закрылся.
— Ага! — заторопилась кухарка, споро составила букеты в два здоровенных ведра и погремела с ними по лестнице.
— Ну вот, — Александр Иванович деловито потёр руки, — теперь можно и Серафиму пригласить. Одну минуту, господа.
Сердце у меня снова задолбило, прям под горлом. Я потянул воротничок, и тут вошла она. В очень милом домашнем платье и с простой косой вместо причёски. Поздоровалась со всеми тихонечко:
— Добрый вечер! — увидела мою корзину и слегка прикусила губу.
— Это вам, Серафима Александровна, — обратился я подобающим в обществе манером и поставил корзину на стол, чтоб уж руки освободить и не чувствовать себя столь по-дурацки.
Шальнов смотрел на дочку с хитрым прищуром:
— Ну что, эти цветы возьмёшь — или тоже в храм отослать?
Сима стрельнула по сторонам глазками. Ответила совсем уж еле слышно:
— Возьму, — и слегка порозовела.
— Ну, так бери! — отец повёл подбородком, и Сима взяла со стола корзину, обняв её двумя руками. Спряталась за неё, можно сказать.
14. ОТВЕТСТВЕННЫЕ МОМЕНТЫ
ДОЗВОЛЕНИЕ
— Ну что, дети, — Александр Иванович сделался до некоторой степени торжественен, — мы тут узким родительским кругом посидели, побеседовали… — он мастерски выдержал паузу. — Во времена нашей с Алексеем Аркадьевичем и Евдокией Максимовной юности подобной беседы хватило бы, чтобы публично объявить о помолвке, не интересуясь вовсе вашим согласием, — Серафима зарумянилась сильнее. — Но нравы меняются, и молодёжи теперь предоставляются куда более широкие права. Однако не будем забывать и о приличиях. Мы, — он повёл рукой и мои родители согласно закивали, — одобряем ваши встречи. Илья Алексеевич — желанный гость в нашем доме, разумеется, в присутствии меня или моей сестры…
— Это само собой, — проворчал батя, — иначе щас же сплетни поползут!
— Так же мы не будем ограничивать вас в возможности прогулок, в приличных местах и в приличное время. Касательно прочих увеселительных заведений вроде театров, тут, мы думаем, также нужна компания старших родственников. Во всяком случае, пока не решён вопрос с помолвкой, — тут Серафима совсем порозовела, даже шейка… — А сейчас предлагаю угоститься чаем с малиновым пирогом. Я самовар доставлю, а ты, доченька, отнеси цветы и подавай на стол: пирог, приборы…
Дальше мы сидели за столом и очень чинно пили чай, ведя светскую беседу. Понятное дело, что Александр Иванович с моими родителями не даром приватно беседовали битый час. Стороны по шпионской части вполне стоили друг друга. И если для Евдокии Максимовны достаточно было уже того, что девушка недурна лицом, из приличной семьи и готова стать потенциальной матерью, то стряпчего Шальнова, полагаю, интересовало многое.
Об окончании гимназии, предположу, он и сам вызнал, а также о характеристике моей и о том, что сейчас я заканчиваю Харитоновские курсы (тоже плюс в мою пользу в плане служебных перспектив). Шагоходом батя не преминет похвастаться. Да и дирижабль в качестве источника постоянного дохода — тяжёленькая гирька на мою чашку весов.
То что усадьбы у меня личной нет — это, конечно, минус. Но будет же! А покуда мы и с родителями уживёмся — сёстры все разъехались, дом большой, на две трети пустой стоит. Матушка вон как печенюшки барышней Шальновой напечённые нахваливает.
Да, мысли мои уже вовсю неслись в ту сторону, где мы с Серафимой обустраиваем собственное гнёздышко и живём долго и счастливо, как в сестриных женских романах. Главное, чтоб не получилось, как батя иногда иронически добавляет: «И померли в один день, потравившись грибами…»
Воспользовавшись подходящей паузой, я спросил:
— Так я завтра после экзамена зайду тогда? — а чего, коли сами говорят, что в гостях видеть рады? Поди, после приглашений от ворот поворот не пропишут?
Серафима круглыми глазами посмотрела на отца.
— Это же ближе часам к пяти будет? — деликатно уточнил Александр Иванович.
— Примерно так.
— В таком случае с удовольствием ожидаем вас на чай.
— Всенепременно буду.
Посидели мы ещё и откланялись. Я немного прошёлся с родителями, через две улицы до дома Витали с Лизаветой их проводил. У ворот я притормозил:
— Уж заходить не буду. Застряну опять на два часа, а завтра с утра экзамен, в себя ещё прийти надо бы.
— М-гм, — согласилась матушка и тут же уточнила: — У тебя эликсиры-то мои ещё остались?
Прозвучало странно. Раньше она иначе как снадобьями свои порошки
