вокруг них, даже Джолало и португальский священник. С другой стороны лорд Такеда и его капитаны были серьезными.
Но лица многих солдат Такеда были искажены другим настроением — беспокойные и неуютные. Лейтенант Итагаки, командир мертвого солдата Сато, хмуро смотрел в сторону офицеров Матсудаира.
За ним в тенях появилось лицо — оно выглядело знакомо, но я не могла его определить. Я знала, что Миэко была бы недовольно, ведь она учила нас все запоминать. Бледное лицо, вытянутое, с редкой бородой…
Я попыталась приглядеться, и лицо пропало в сгущающихся тенях.
Проповедь тянулась к заключению, Сачи подняла палец, сообщая нам с Шино, что мы заиграем, едва он умолкнет. Я взяла инструмент, и Шино надела наперстки — она возилась с ними всю речь монаха.
Он поклонился сначала телам, потом собравшимся, и мы медленно и печально заиграли «Вишневые цветы».
Такеда-сама встал и прошел к двум укутанным телам. Он опустил свернутую бумагу — ши-дэ — на ветку, соединявшую два погребальных костра. Баба-сан и Хара-сан, серьезные, как совы, повторили ритуал. Как только они отошли, другие офицеры и солдаты с той стороны стали проходить вперед.
Но, пока другие солдаты Такеда шли, чтобы выразить уважение, Матсудаира-сама встал, прямой, как ясень, и прошел к погребальным кострам. Он поклонился и опустил свой зигзаг рисовой бумаги на ветку. Его капитаны тоже повторили этот жест уважения.
Они отошли, госпожа Чийомэ пригласила лордов и старших офицеров освежиться в Главном зале — видимо, имелось в виду рисовое вино.
Мы играли втроем песни, которые уже были, а солдаты стали подходить и выражать уважение, некоторые молились, многие оставляли бумажные подношения.
Толпа редела, и Миэко с другими приблизилась, чтобы сделать подношения, когда лейтенант Матсудаиры, Сакаи-сан, подошел добавить подношение. Справа от нас оставшийся Такеда зарычал. Лейтенант Итагаки крикнул:
— Нет! Не ты!
Сакаи поднял голову, глаза расширились.
— Что? Я не…
— Не смей! — прорычал Итагаки, подходя, руки тянулись к мечу.
Я привыкла, что солдаты ходили без оружия в Полной Луне. Было шоком, что мы сидели между двумя тяжело вооруженными и недовольными группами мужчин.
Монах, который сидел на коленях с другой стороны от Сачи-сэнсей, вскочил, но Сачи поднялась с привычной грацией.
— Господа! — сказала она, ее голос был высоким и певучим. — Думаю, день был тяжёлым для всех вас, — она коснулась локтя Сакаи-сана. — Может, моя подруга Хоши и я, — она указала на высокую куноичи, которая шагала ближе с другими женщинами, — сможем провести вас и других наших гостей из провинции Три Реки в их лагерь и развлечь их.
Миэко встала перед Итагаки, ее веер трепетал (и он узнал в нем опасное оружие).
— Мицукэ, Рин, — две куноичи появились у ее плеча, — прошу, отведите наших гостей из провинции Достоинства в их лагерь и помогите им забыть о печалях дня.
— Да, Миэко-сан, — две женщины поклонились. Мицукэ выглядела неприметно, но она отлично танцевала, как и Рин. Хотя Рин еще и показывала нам, как учитель, как задушить кого-то шнурком. Хотя и это было похоже на танец.
Солдаты пошли в их лагеря, Миэко повернулась к монаху.
— Вам требуется помощь, или я могу забрать этих юных дев в их спальню?
Широкое лицо монаха покрывал пот — я его не винила. Но он выдавил улыбку.
— Конечно. Я останусь и буду молиться всю ночь за безопасный переход мертвых.
— Конечно, — Миэко поклонилась. — Девочки? — мы собрали инструменты — Шино жаловалась, что придется нести длинный кото — Миэко спросила монаха, нужно ли прислать ему стража. Он заверил нас, что это не требовалось, и мы вернулись в Полную Луну с музыкальными инструментами в руках, разумы были тяжелыми от событий дня.
20 — Ночная молния
Мы вернули инструменты в Чайный домик, и я помогла Тоуми и Эми завершить уборку в купальне.
Тоуми пожаловалась, что я снова уходила на приятную работу, и я спросила, хотела бы она играть при всех солдатах. Она ответила на это предложение с радостью котенка, которого опускали в кадку с водой.
Мы вернулись в спальню, и я не удивилась, что Эми и Тоуми сразу же уснули. День был долгим и утомительным, даже длиннее и тяжелее обычного.
Но, как и две ночи до этого, я не могла уснуть. Картинки дня сверкали в моем разуме, как отражения на пруду, покрытом рябью: потрясённое лицо Торимасы-сана, спокойный вид с арки тории, слезы Эми и рычание Тоуми в нашем первом разговоре об отцах, обезьянка, бросающая стрелу в щель за водопадом, странно милые рисунки Маи, где Шино танцевала Шестьдесят четыре Перемены. Та картинка всплывала перед глазами — рисунки, но и сложенная бумага, пятна от еды показали ряды символов на другой стороне.
Смирившись с тем, что я не усну, хоть ужасно устала, я выбралась из спального мешка и из комнаты. Я знала, что Маи была еще в Убежище, и хоть я не слышала привычный храп Шино у их двери, я решила, что была одна во дворе кухни, озаренном луной.
Но я не удивилась, увидев Миэко у гонга Ки Сана. Она держала короткий меч Масугу и тот, с которым сама тренировалась.
— Я подумала, что ты захочешь еще урок, — сказала она.
— Да, пожалуйста.
И она снова провела меня через восхитительный и утомительный урок с молнией, застывшей в моих руках. Шестьдесят четыре Перемены, да, я видела линии рисунков Маи, когда мы с Миэко повторяли начальные стойки танца. Потом она научила меня тому, что назвала отражением и ответом — как остановить удар противника и напасть в ответ. Нужно было использовать самые маленькие и эффективные движения. Она показала, как направить клинок в сторону мечом, а потом рассечь ее запястье кончиком. Я видела, что даже мелкий порез острого вакидзаси мог сбить даже безумную атаку.
— Я н-не хочу навредить, — сказала я, когда она попросила меня исполнить ответную атаку.
— Нет, — она тепло улыбнулась, — конечно, не хочешь. Но, обещаю, ты меня не заденешь. Я делала это дольше тебя. И тебе нужно привыкнуть биться с настоящим мечом.
Мне совсем не нравилась эта идея.
При виде моей неуверенности она склонила голову.
— Но я не хочу, чтобы ты переживала за меня, когда ты должна думать о своём мече, — она вытащила из рукава кимоно квадрат плотной кожи с длинным шнурком. — Кунико сделала это мне, когда я
