— Но я не пишу о том, о чем, по их мнению, следуетписать. И это свидетельство измены.
— Боже мой, Кизия, неужели все это не устарело? Ведьмногие из твоего окружения работают.
— Да, но не так, как я. Не по-настоящему… Люк, есть ещеодин щекотливый момент.
— Не многовато ли? — Он прикурил сигарету. Услышавее смех, удивился.
— Кроме всего прочего, я предатель. Ты когда-нибудьчитал колонку за подписью Мартина Хэллама?
Он кивнул.
— Автор — я. Сначала я предложила вести ее радиразвлечения, но идея сработала и… — Она пожала плечами и подняла руки вверх.Лукас расхохотался.
— Значит, ты автор этих циничных и сумасбродных статей?
Она кивнула и застенчиво улыбнулась.
— И подобным образом ты предаешь своих мнимых друзей?
Она снова кивнула.
— Они это заглатывают. И не догадываются, что пишу ихя. Но, по правде говоря, последние два года мне все это изрядно наскучило.
— Расскажи, каково быть предателем? И никто никогда неподозревал тебя?
— Нет. Никто и никогда. Никому и в голову не придет,что автор — женщина. Даже мой редактор не знает, кто их пишет. Все осуществляетмой агент, а в списках редакции я числюсь как К.-С. Миллер.
— Леди, вы удивляете меня. — Он был ошеломлен.
— Иногда я удивляю сама себя. — Наступил моментбеспечного смеха после такого трудного разговора.
— Мне кажется, ты слишком занята. Статьи К.-С. Миллер,колонка Хэллама, твоя «мифическая жизнь». И никто ни о чем неподозревает? — Его все еще терзали сомнения.
— Никто. Но скрывать нелегко. Поэтому меня сильнонапугала идея проинтервьюировать тебя. Ты мог где-то видеть мои фотографии и,следовательно, узнать меня. Меня, а не Кейт Миллер. И моя поездка могласорваться из-за того, что кто-то увидит меня не в том месте, не в то время — икарточный домик рассыплется. А истина в том, что журналистика — часть моейжизни, серьезная работа, единственное, что я уважаю. Не могу поставить ее подугрозу.
— Но ты это сделала. Ты взяла у меня интервью. Почему?
— Я говорила тебе. Я должна была решиться. И еще — меняразбирало любопытство. На меня произвели впечатление твои книги. На меня нажалмой агент. И, конечно, он был прав. Я не могу вечно скрываться, если всерьездумаю о литературной карьере. Должно было прийти время, когда мне ничего неостанется, как пойти на риск.
— Время это пришло. И ты рискнула.
— Пожалуй, да.
— И сейчас жалеешь? — Ему хотелось получитьчестный ответ.
— Нет. Я очень рада. — Они снова улыбнулись другдругу, она вздохнула.
— Кизия, а что, если ты скажешь миру, тому миру, чтобы онкатился ко всем чертям, и для разнообразия будешь делать открыто то, чтозахочешь? Неужели ты не можешь наконец предстать перед всеми как К.-С. Миллер?
— Зачем? Чтобы задохнуться от зловония, котороеподнимется после этого? Чтобы читать все, что выплеснется на страницах газет?Они начнут мутить воду. Люди будут гоняться за статьями К.-С. Миллер толькоиз-за Кизии Сен-Мартин. Меня отбросят, и я вернусь на восемь лет назад, в«Таймс». У моей тетушки начнутся припадки, у опекуна — сердечные приступы, а я будучувствовать, что предала даже тех, кто жил до меня.
— Ради Бога, Кизия! Все эти люди либо мертвы, либоскоро умрут.
— А традиции? Они не умирают.
— И все на твои плечи, так? На тебя возложенаблагородная миссия поддерживать мир? Неужели ты не понимаешь, насколько все этодико? Здесь не викторианская Англия — это твоя жизнь, которую ты загоняешь втупик. Твоя. Одна попытка, и твоя судьба может стать совершенно другой. Если тыуважаешь то, что делаешь, почему не рискнуть? Выйди из тупика и живи достойно.Или ты трусишь? — Казалось, он насквозь прожигал ее своим взглядом.
— Может быть. Не знаю. Я никогда не думала, что у меняесть выбор.
— И в этом твоя ошибка. У человека всегда есть выбор.Как жить. А может, ты просто не хочешь выбирать. Может, ты предпочитаешьпрятаться и жить, как безумная, десятью жизнями. По мне. леди, это не стоитломаного гроша, вот что я хотел вам сказать.
— Возможно, не стоит. Сейчас и мне так кажется. Но тыне понимаешь, что речь идет о долге, обязательствах, традициях.
— Долг в отношении кого? Подумай о себе, черт возьми!Тебе никогда это не приходило в голову? Ты собираешься провести всю свою жизньY. одиночестве, писать под чужим именем и встречаться на вечерах с этимитупоголовыми ослами? — Выпалив эту тираду, он замолчал, а она взорвалась:
— Какими ослами?
— Одного я видел с тобой на фотографии.
— Значит, ты знал?!
Он посмотрел на нее и кивнул:
— Знал.
— Так почему же не сказал мне? — На мгновение ееглаза вспыхнули. Она позволила ему проникнуть в святая святых своей жизни! Чтоза предательство?
— Как я мог сделать это? «Эй, леди, пока вы еще невзяли у меня интервью, хочу предупредить, что знаю ваше настоящее имя,поскольку читал о вас в прессе». И что после этого? Я подумал, что ты скажешьобо всем сама, когда будешь к этому готова, или не скажешь вовсе. А если бытогда я объявил, что узнал тебя, ты уж разъярилась бы… А этого-то как раз мне ине хотелось.
— Почему? Боялся, что не попадешь в газеты? Небеспокойся, они послали бы кого-нибудь еще. Твоя история не пропадет, будь уверен. —Она почти глумилась над ним.
Тут Лукас схватил ее за руку столь неожиданно, что онавздрогнула.
— Но ведь я мог потерять тебя!
— Она надолго замолчала, Люк продолжал держать ее заруку.
— Разве это так важно?
— Очень. А сейчас ты должна решить, как жить дальше:продолжать лгать или сказать правду. Ты похожа на человека, которого ужасаетодна только мысль, что кто-то придет и спросит, когда, где, с кем и что онделает. Кому какое дело? Пусть они увидят тебя! Покажи им, кто ты есть на самомделе. Или для тебя самой это загадка, Кизия? Думаю, что именно в этом суть.Может быть, К.-С. Миллер столь же фальшива, как Мартин Хэллам или КизияСен-Мартин.
— Да пошел ты к дьяволу! — выкрикнула она, вырываяруку. — Тебе чертовски легко сидеть здесь и рассуждать. Тебе абсолютнонечего терять. Ты ничто, откуда тебе знать, как все это выглядит на самом деле?Ты… ты-то можешь делать все, что тебе заблагорассудится.
— Разве? — Его голос вновь стал мягким, какатласная ткань. — Хорошо, теперь послушайте меня, мисс Кизия Сен-Мартин.Будь я проклят, но о долге знаю побольше вашего. Только мой долг нераспространяется на мумии из высшего общества. Я в долгу перед живыми людьми,перед парнями, с которыми съел не один пуд соли, перед теми, кого некомузащитить, кто не имеет родных, чтобы нанять адвоката, — о них никто непомнит, и никто им не помогает. Я знаю, кто они, сидящие на каменном полу вожидании свободы, запертые в тюремных камерах, забытые на годы. Некоторые изних проводят так всю свою жизнь, Кизия. И если я, черт побери, не помогу им,этого не сделает никто. Они — мой долг. Они реальны по крайней мере, и ясчастлив, что должен им, и не боюсь. Не боюсь потому, что так хочу. Ради них ярискую своей шкурой — ведь меня могут упрятать вместе с ними всякий раз, кактолько я раскрываю рот в их защиту. Поэтому не рассказывай мне ни о долге, ни отом, что мне нечего терять. Я мог бы вновь жениться, наплодить детей и житьгде-нибудь на лоне природы. Кизия, если ты не веришь в то, чем живешь, откажисьот такой жизни. Все просто. В любом случае тебе не открутиться — придетсязаплатить высокую цену. Ты думаешь, что решишь эту проблему, если заклеймишьсебя за потраченные впустую годы, а затем продолжишь игру, из которой давновыросла. Если ты покончила с такой жизнью — прекрасно. Если нет — к чему всеэто?
