— Я действительно не знаю. Я ведь не такая, как ты…
— Ты такая, какой захочешь стать. Все это отговорки. Тыпросто ищешь легкий выход. Тебе нужна индульгенция, дарующая свободу, человек,который за руку выведет из неволи. Отлично, может, нечто такое и произойдет. Аесли нет? Вполне возможно, что тебе придется решать все самой, как и многимдругим.
Девушка молчала, и Люку захотелось поддержать ее. Онсознавал, что обрушил на нее слишком большую дозу, но остановиться не мог.Сейчас, когда она позволила ему заглянуть в приоткрытую дверь, он долженсказать ей, что там увидел. Ради них обоих. Но прежде всего ради нее.
— Я не хотел топтать тебя, малышка…
— Это надо было сказать.
— Я понимаю, какие трудности тебе приходитсяпреодолевать, и ты права, считая, что мне намного легче. Мне постоянно говорят,насколько я ужасен. Говорят не те, что досрочно освободились, — говорятдрузья. А это большая разница. То, что ты пытаешься сделать, намного сложнее.Победа дается в борьбе. Разрыв с домом — это еще не победа. Но она можетприйти… позже. Много позже. Но ты добьешься. Ты уже на полпути к успеху, хотяоб этом и не догадываешься.
— Ты так думаешь?
— Я уверен. Ты сумеешь. Но мы оба знаем, что этотернистый путь. — Наблюдая за ней, он вновь поразился тому, что услышал.Глубинные тайны ее души, исповедь о семье и сумасбродная теория о традициях ипредательстве. В сущности, это было не в диковинку и все же интриговало. Она —продукт странного и чужого мира, своеобразный гибрид.
— Между прочим, куда ведет тебя свобода? В Сохо? —Ему хотелось знать, но она рассмеялась.
— Не будь смешным. Я прекрасно провожу там время, ноэто нечто нереальное. Даже мне это известно. Просто помогает выжить. Ты знаешь,что единственное, что действительно реально, — это К.-С. Миллер.
— Это газетная строка, а не человек. Человек — ты,Кизия. Думается, ты забыла об этом. Может, умышленно.
— Может, мне следовало забыть. Взгляни на мою жизнь,Люк. Не жизнь, а игра, причем играть становится все труднее. Все — сплошнаяигра. Игра партий, комитетов, игра в Сохо, игра в сплетни на газетныхстраницах. Все — игра. Я устала жить в мире, состоящем всего лишь из восьмисотчеловек. А в Сохо я тоже не вписываюсь.
— Почему? Не твой класс?
— Нет, просто не мой мир.
— Тогда не браконьерствуй там. Создай собственный.Сумасшедший, хороший, плохой — какой хочешь. Но который тебя устраивает. Тыдиктуешь правила. Не афишируй их, если не считаешь нужным, но по крайней мерепопробуй уважать собственную жизнь. Не выставляй себя на продажу, Кизия. Тыслишком хороша для этого. Мне кажется, ты уже поняла, что созрела для выбора.
— Я знаю. Поэтому и хватило мужества пригласить тебясюда. Я должна была это сделать. Ты хороший человек, я уважаю тебя. Не оскорблюбольше ни ложью, ни уклончивостью. Не хочу оскорблять и себя подобным образом.Полное доверие.
— Польщен. — Она взглянула на Люка, пытаясьузнать, забавляется он всем этим или нет. И была тронута его серьезностью.
— Таким образом, мы покончили с четырьмя, —объявил он.
— Четырьмя чего?
— Ты говорила, что вас пятеро. Открыла четверых.Наследница, писатель, газетная сплетница и турист в Сохо. А кто пятый? Мненачинает это нравиться. — Он весело рассмеялся и вытянул ноги.
— Мне тоже. И, между прочим, я не газетная сплетница, аавтор колонки «Светская хроника», — парировала Кизия.
— Извините меня, мистер Хэллам.
— В самом деле. Пятая я — твое изобретение. Кейт. Яникогда и никому об этом не говорила. Рождение новой личности.
— Или смерть всех старых. Не бери на себя еще однуроль, не разыгрывай еще одну сцену. Будь честной.
— Хорошо. — Она тепло посмотрела на него.
— Знаю, ты искренна, Кизия. И я рад. За нас обоих. Нет…за тебя.
— В каком-то смысле, Люк, ты сегодня даровал мнесвободу. А это нечто особенное.
— Так, но ты ошибаешься, утверждая, что дал тебе ее я.Вспомни, я уже говорил тебе, что свободу никто не может отнять… и подаритьникто не в силах. Со всем этим ты справилась сама. Береги ее. — Оннаклонился и поцеловал ее в лоб, а потом прошептал на ухо: — Где тут у вастуалет?
Кизия громко расхохоталась и посмотрела ему п глаза. Он былсейчас очень привлекателен.
— Туалет внизу, в холле слева. Ты не пройдешь мимо, онрозовый.
— Я бы очень расстроился, если бы он оказался другогоцвета. — Сказал и растворился в холле, продолжая смеяться.
Кизия вспомнила о своем намерении приготовить кофе. Прошлоуже три часа:
— Ты еще не раздумал насчет кофе, Люк? — Онвернулся и, стоя в проеме кухонной двери, лениво потягивался.
— Могу ли выторговать за него пиво?
— Конечно.
— А бокал пусть останется чистым. Никаких бокалов.Знаешь, как пьют простолюдины? — Он открыл банку с пивом, дернув за ушкона крышке, и сделал большой глоток. — Божественно. До чего ж приятно!
— Ночь оказалась долгой, и мне, право, жаль, Люк, что язасоряю тебе мозги.
— Ни ты, ни я этим не занимались. — Они вновьулыбнулись друг другу. Кизил налила себе белого вина.
— Я устрою тебя на диване.
Он кивнул в знак согласия и вновь глотнул пива, а она в этовремя нырнула под его расставленные в дверях руки.
У нее был диван, который в мгновение превращался в кровать.
— Здесь ты можешь продержаться до утра. Если что-нибудьеще нужно, говори, пока я не скрылась в спальне.
То, что ему было нужно, могло ее шокировать. Она вновь сталанепреклонной. Хозяйкой дома. Достопочтенной Кизией Сен-Мартин.
— В сущности, да. Мне кое-чего хочется, до того как ты«скроешься в спальне». Хочу, чтобы здесь появилась женщина, с которой япроговорил целую ночь. Ты, дорогая, стала вдруг такой чопорной, будто тебяпосадили на кол. Это скверная привычка. Не собираюсь обижать тебя, не собираюсьнасиловать. Не продам твои откровения и даже не буду тебя шантажировать.
Она стояла посреди комнаты, удивленная и задетая за живое.
— Разве я подозреваю тебя в чем-то? Мне хотелосьпоговорить с тобой, Лукас.
— Так что же случилось теперь?
— Я просто думала…
— Ушла в себя. Отвратительная привычка. Я уже говорилтебе. Разве мы не друзья?
Она кивнула. На глаза вновь навернулись слезы. Эмоциональныйвечер.
— Конечно. Мы друзья.
— Хорошо. Для меня ты — особенная. — Он тремяпрыжками перемахнул через комнату, крепко сжал ее в объятиях и поцеловал вщеку.
