— Ты даже не знаешь?
— Нет, не знаю.
— Ты была где-то в стороне от больших дорог, правда?Так где, говоришь, ты недавно побывала? — спросила Хилари, возобновляянаблюдение за действиями Джонатана.
— В Эфиопии, Танзании. В джунглях, в раю, в аду. Вобычных местах.
— Как это мило, дорогая… очень мило. Видела кого-нибудьиз знакомых? — поинтересовалась Хил, слишком занятая наблюдением заДжонатаном, чтобы слышать ответ.
Но тут появился Эдвард. Встреча их была теплой, но в егообращении с ней чувствовалась настороженность.
— Никогда не думал, что увижу тебя здесь. Это былостранное приветствие, после всего, что произошло, и после такой длительнойразлуки.
— Я тоже не ожидала тебя здесь встретить. Оназасмеялась и обняла его, что напомнило ему старые добрые времена.
— Как ты?
— А как ты находишь?
— Я всегда хотел тебя видеть именно такой: загорелой,здоровой и спокойной. «И трезвой, слава Богу», — подумал он.
— Все так. Прошло много времени. Целая вечность.
— Да, я знаю.
Он понимал, что никогда не узнает всего до конца, но былубежден: то, что с ней произошло, чуть не погубило ее.
— Ты побудешь какое-то время?
— Всего несколько дней. Я должна вернуться. Симпсонсобирается обсудить со мной вопрос о книге.
— Это же отлично!
— Я тоже так считаю.
Она счастливо улыбнулась и взяла его под руку, чтобы немногопройтись.
— Пойдем, — сказал он. — Расскажи мне обэтом. Давай сядем вон там, под деревьями.
Он взял с серебряного подноса еще два чая со льдом инаправился к дальней беседке. Им было о чем поговорить, и впервые за много летона была, кажется, не против разговора. Он очень скучал без нее, но время непрошло для него бесследно: он наконец понял, что она значила в его жизни и чегоот нее требовать нельзя. Он старался теперь понять тех, кого любил, ипримирился с ролью человека, от которого требовалось лишь понять и принять. Ончувствовал себя последним провожающим на платформе, мимо которого проносилисьпоезда…
Впервые в жизни Кизия почти с сожалением покидала Марбелья.За время, проведенное здесь, — теперь и раньше, — она помирилась стысячью духов, которые ее посещали, и не только Люка, но и других. Онаосвободилась даже от духа матери. Наконец. И теперь могла вернуться.
Это смешно, но, возвращаясь из Испании домой, она вспомнилав самолете то, что ей когда-то говорил Алехандро: «Вся эта жизнь — часть тебя,Кизия. Ты не можешь этого отрицать». И хотя она не могла уже жить той жизнью,она больше не проклинала ее. Она свободна теперь.
Кизия получила удовольствие от полета. Нью-Йорк, раскаленныйи удушливый, прекрасен и полон жизни. Хилари не права. Он привлекателен даже вавгусте. Может быть, здесь нет сейчас важных персон, но все остальные на месте.Город жил своей обычной жизнью.
Ее никто не встречал — никаких фотографов, никого. ТолькоНью-Йорк. И этого достаточно. Ей так много предстоит… Сейчас поздний вечер,пятница. Она приедет домой, распакует вещи, вымоет голову и первое, что сделаетутром, — отправится на метро в Гарлем. Сразу же. Она вернулась домой изИспании из-за своей книги, но еще из-за Алехандро. Это время пришло. По крайнеймере для нее. Она давно собиралась… Теперь она окончательно готова. Для него.Для себя самой. Он был частью ее прошлого, с которой она не собираласьрасставаться. Он нужен ей в настоящем.
А настоящее прекрасно. Она сбросила все оковы, счастлива,свободна и захвачена тем, что ждет ее впереди… Люди, места, которые надопосетить множество дел, книги — их предстоит написать. Завоеванный мир лежит уее ног, а новые миры еще будут завоеваны. А главное, она победила себя: ейнечего больше бояться, и это самое важное. Она больше не была ничьейсобственностью, она обрела себя. Навсегда.
Дни с Люком драгоценны и незабываемы, но наступят новыерассветы… серебряные рассветы, напоенные солнцем. И в этой новой жизни естьместо для Алехандро — если он пожелает, а если нет, — что ж, она с улыбкойвстретит полдень.
