несколько страниц этому герою суждено умереть, и пока родные оплакивают его, автор уже тут как тут – исследует помятый нос усопшего пристальным взглядом патологоанатома. Пудинг или мертвое тело – неважно; и первое, и второе Томас Манн описывает с равным энтузиазмом.
Манн работал в русле великой реалистической традиции, разработанной русскими, французскими и скандинавскими писателями, такими как Толстой, Тургенев, Золя, Хьелланн и Якобсен. В результате получился критический роман о современной жизни, прощание с крупной буржуазией XIX столетия. Юноша за письменным столом проявил себя как зрелый писатель в расцвете сил.
В то же время «Будденброки» – это духовная автобиография, поскольку книга раскрывает внутренний конфликт, хорошо знакомый самому Томасу Манну: противоречие между буржуазностью и творчеством. Писатель сам вырос в Любеке и был вторым по старшинству сыном в купеческой семье, которая имела много общего с семейством Будденброков.
Жители Любека восприняли роман «Будденброки» без особого восторга – они сочли его «романом с ключом»[62] и почувствовали, что их честь втоптали в грязь. Но остальному миру эта история пришлась по душе. И сегодня, спустя более чем столетие после публикации, роман по-прежнему находит новых читателей. Мужская «культура долга», которую описывает Манн, практически ушла в прошлое, но материализм по-прежнему преобладает. Крупная буржуазия, возможно, сдалась, но ее бледный отпрыск – средний класс – одержал верх. И этому среднему классу хочется большего, а более всего ему хочется уважения. В каждом человеке живет потенциальный ценитель хороших вин. За каждым кустом скрывается поле для гольфа.
Вот такой оказалась книга, рукопись которой легла на стол издателя Фишера. Когда Фишер дошел до половины этой внушительной стопки, он решил написать автору. «Достопочтенный господин Манн!» – с такого обращения начал Фишер свое письмо от 26 октября 1900 года. Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Манн отослал в издательство рукопись. Фишер извинялся за то, что задержался с ответом, но спешил подчеркнуть, что работа, которая лежит перед ним на столе, отнюдь не маленькая.
В связи с чем у него есть лишь один вопрос. Не соблаговолит ли господин Манн сократить свою рукопись? Наполовину?
Конечно, господин Фишер понимает: это означает, что Манну придется фактически переписать всю книгу, но она только выиграет от этого. «Я не уверен, – объясняет свою позицию издатель, – что у многих найдется достаточно времени и усидчивости, чтобы одолеть роман такого объема».
Ответное письмо от Томаса Манна было длинным и воодушевленным. Год спустя роман «Будденброки» был опубликован в сокращенном виде – в двух томах. В течение пяти лет удалось продать 36 000 экземпляров, и готовились новые тиражи.
Это был сенсационный прорыв. В истории литературы найдется немного схожих примеров. Но, пожалуй, самое примечательное во всем этом то, что автору реалистической семейной хроники в будущем суждено было создать настоящий памятник модернистской литературы, роман «Волшебная гора» (1924). И, словно этого мало, Манну удастся модернизировать романную форму еще раз – в «Докторе Фаустусе» (1947), который был написан во время долгой эмиграции в Лос-Анджелесе.
Новый перевод «Будденброков» на шведский, выполненный Ульрикой Валленстрём – настоящее событие. Она использовала первое аннотированное издание дебютного романа Манна, и ее перевод вышел в составе нового научного издания – собрания сочинений Томаса Манна. Хорошее представление об этом амбициозном издательском проекте можно получить из небольшой и легко доступной книги под названием «Die Welt ist meine Vorstellung» («Мир как мое представление»). Но есть и другая, более важная причина, почему новый перевод можно считать событием. Ульрика Валленстрём расширяет границы возможностей шведского языка, границы того, как можно формулировать свои мысли и чувства.
Роман Томаса Манна говорит с нами из другой эпохи, но в переводе Ульрики Валленстрём нет «пыли веков». Проза Манна звучит удивительно свободно. Она изливается широким размеренным потоком, полным мощных подводных течений. И всё же, посреди этой текучей естественности переводчице удается передать, насколько устаревшим стиль прозы XIX века выглядел уже во времена Томаса Манна; ей даже удается показать, как менялся язык на протяжении тех десятилетий, которые описаны в романе. Книга полна лингвистических «руин» и прочего мусора, что позволяет многое сказать о семье Будденброков. Здесь герой «пребывает в смятении», а не «взволнован», носит «панталоны», а не «брюки», говорит «assez», а не «достаточно».
Кажется невероятным, что можно воссоздать стиль шведской прозы XIX века так, чтобы текст звучал не старомодно, но абсолютно современно, однако при этом непривычно. Это потрясающе. Когда читаешь перевод Валленстрём, то понимаешь, что умение переводить с одного языка на другой – отдельный вид искусства, равноценный всем остальным.
Болезнь как наслаждение: Томас Манн (2)
Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 16 сентября 1996 года под названием «Рентгеновский снимок нового времени».
Однажды Томасу Манну захотелось сменить обстановку. Тогда он отправился навестить свою жену Катю, которая лечилась в санатории в Давосе. Это было в мае 1912 года, и вскоре альпийский воздух наполнил легкие тридцатисемилетнего писателя.
Три недели, проведенные в санатории, оказали на Манна головокружительное воздействие. И дело было не только в горном воздухе. Смерть, словно меч, зависла здесь у каждого над головой, и тем не менее все увлеченно играли в настольные игры, запивали сытные блюда изысканными винами и вели занимательные беседы о градусниках.
А еще Время – четко распланированное, как в военных казармах, но лишенное всякого смысла. Принятый в обычной жизни распорядок оказался отброшен. Минуты словно застыли на месте, спеленатые истрепанными эластичными бинтами. Не это ли Бергсон называл durée – потоком субъективного времени? Время спрессовалось в блеклую пленку, состоящую из недель, месяцев и лет.
Манн поспешил вернуться на равнину. У него сложился замысел нового произведения – новеллы, которая стала бы своего рода «парой» к трагической новелле «Смерть в Венеции», на тот момент почти готовой. В этой новелле писатель Ашенбах, пребывающий в творческом кризисе, влюбляется в мальчика-подростка, подхватывает занесенную с Востока заразу и умирает на пляже в Лидо.
«Смерть в Венеции» была аллегорией заката западноевропейской культуры и угрозы, идущей с Востока. Новое произведение тоже будет историей заката, предполагал Манн, но с юмористическими нотами. Даже, возможно, сатирическими! «Незамысловатый герой, комический конфликт между искателями сомнительных приключений и благородными господами – дальше этого мои планы не простираются», – пояснял Манн.
Однако писателю понадобилось целых двенадцать лет на то, чтобы осуществить этот проект и завершить историю о незамысловатом герое. Разразилась Первая мировая война. Освальд Шпенглер опубликовал «Закат Европы». Поль Валери констатировал, что западноевропейская цивилизация впервые осознала свою смертность. Задуманная Манном литературная безделица постепенно превратилась в девятьсотстраничный
