двоих ворот. Не ходи в те, что на засов заперты, иди в те, что на замок замкнуты, да еще торчит на них человечья голова. Только ты не бойся, постучи три раза, и ворота сами отворятся. За воротами сад-виноград, а в саду пруд-изумруд, а в пруду двенадцать сестер купаются. Обратились они серыми уточками, ныряют, плещутся, а платья их на берегу лежат.
Одиннадцать вместе, а двенадцатое — особо, в сторонке. Возьми ты это платьице и спрячься.
Вот выйдут сестрицы из студеной водицы, оденутся, да и прочь пойдут. Одиннадцать-то пойдут, а двенадцатая станет плакать, одежу свою искать. Не найдет и скажет: «Отзовись! Кто мое платье взял, тому дочкой послушной буду!» А ты молчи. Она опять скажет: «Кто мое платье взял, тому сестрицей ласковой буду!» Ты все молчи. Тогда она скажет: «Кто мое платье взял, тому женой верной буду!» Как услышишь такие слова, отзовись и отдай ей платье. Здесь твое счастье, здесь твое спасенье.
Поклонился Иван Бабе Яге, попрощался с ней и пошел по тропинке.
Долго ли, коро́тко ли, вёдром ли, погодкой ли — дошел до двоих ворот. Отворились перед ним ворота, и увидел он сад-виноград, а в саду пруд-изумруд, а в пруду серые уточки купаются.
Подкрался Иванушка и унес то платьице, что в сторонке лежало. Унес и схоронился за деревом.
Вышли уточки из воды, оборотились де́вицами — одна другой краше. А младшая — двенадцатая, всех лучше, всех пригожее.
Оделись одиннадцать сестер и прочь пошли. А младшая — двенадцатая — на берегу осталась, ищет платье свое, плачет — не может найти.
Вот и говорит она:
— Отзовись! Кто мое платье взял — тому буду дочкой послушною!
Не отзывается Иван.
— Кто мое платье взял, тому буду сестрицей ласковой!
Молчит Иван.
— Кто мое платье взял, тому буду женой верною!
Тут вышел Иван из-за дерева.
— Бери свое платье, красна де́вица.
Взяла она платье, а Иванушке дала золотое колечко обручальное.
— Ну, скажи мне теперь, добрый молодец, как тебя по имени звать и какого ты роду-племени, и куда ты путь держишь?
— Отец с матерью Иваном звали, а из роду я охотницкого, а путь держу к царю морскому — хозяину водяному.
— Вот ты кто! Что ж долго не приходил? Батюшка мой, хозяин водяной, шибко на тебя гневается. Ну, ступай по этой дороге — приведет она тебя в подводное царство. Там и меня найдешь. Я ведь подводного царя дочка — Василиса Премудрая.
Обернулась она опять уточкой и улетела от Ивана.
А Иван пошел в подводное царство.
Приходит, смотрит: и там свет такой, как у нас. И там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет, и месяц светит.
Привели его к морскому царю. Закричал морской царь:
— Что так долго не бывал? Не за твою вину, а за отцовский грех вот тебе служба невеликая: есть у меня пустошь на тридцать верст вдоль и поперек — одни рвы, буераки да каменья острые. Чтобы к завтрему было там, как ладонь, гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла бы за ночь так высока и густа, чтобы галка в той ржи схорониться могла. Сделаешь — награжу, не сделаешь — голова с плеч!
Закручинился Иванушка, идет от царя невесел, ниже плеч голову повесил.
Увидала его из терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:
— О чем, Иванушка, кручинишься?
Отвечает ей Иван:
— Как не кручиниться? Приказал мне твой батюшка за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменья острые, и засеять пустошь рожью, и чтобы к утру та рожь выросла, и могла в ней галка спрятаться.
— Это еще не беда. Беда впереди будет. Ложись с богом спать. Утро вечера мудренее.
Послушался Иван, лег спать.
А Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:
— Эй вы, слуги мои верные! Ровняйте рвы глубокие, сносите каменья острые, засевайте поле рожью отборною — чтобы к утру все поспело.
Проснулся на заре царь морской, позвал Иванушку, пошел с ним на поле.
Глядит — все готово: нет ни рвов, ни буераков. Стоит поле, как ладонь, гладкое, и колышется на нем рожь, да такая густая, высокая, колосистая, что галка схоронится.
— Ну, спасибо тебе, брат, — говорит морской царь. — Сумел ты мне службу сослужить. Вот тебе и другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду — по триста копен — все пшеница белоярая. Обмолоти ты мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка. А скирдов не ломай и снопов не разбивай. Коли не сделаешь — голова с плеч долой.
Пуще прежнего закручинился Иван. Идет по двору невесел, ниже плеч голову повесил.
— О чем горюешь, Иванушка? — спрашивает его Василиса Премудрая.
Рассказал ей Иван про беду свою новую.
— Это еще не беда — беда впереди будет! Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее.
Лег Иван.
А Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:
— Эй вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть, все ползите сюда и повыберите мне зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто, до единого зернышка!
Поутру зовет к себе Ивана морской царь.
— Сослужил службу, сынок?
— Сослужил, царь-государь.
— Пойдем, поглядим.
Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты. Пришли в житницы — все закрома зерном полнехоньки.
— Ну, спасибо, брат, — говорит морской царь. — Сослужил ты мне и вторую службу. Вот же тебе и третья — эта уж будет последняя. Сделай мне за ночь церковь из воску чистого, чтобы к утренней заре готова была. Сделаешь — выбирай любую из дочек моих, сам в эту церковь венчаться пойдешь. Не сделаешь — голову долой.
Опять идет Иван по двору и слезами умывается.
— О чем горюешь, Иванушка? — спрашивает его Василиса Премудрая.
— Как не плакать? Приказал мне твой батюшка за одну ночь сделать церковь из воску чистого.
— Ну, это еще не беда — беда впереди будет. Ложись-ка спать. Утро вечера мудренее.
Послушался Иван, лег спать.
А Василиса Премудрая вышла на крыльцо и закричала громким голосом:
— Эй вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть — все летите сюда. Слепите мне из воску чистого церковь высокую, чтобы к утренней заре готова была, чтобы к полудню мне в ту церковь венчаться идти.
Поутру встал морской царь, глянул в окошко — стоит
