какая пора года была на улице.
В квартире постоянно освобождалось место от ненужных вещей, при этом мама была настолько тактична и интеллигентна, что сердечно просила каких-нибудь хороших знакомых забрать лишний ковер или предмет мебели.
— Вероника, не могла бы ты попросить Леру забрать этот ковер? Извинись перед ней, может, она не обидится?
На месте Леры могла быть еще мамина подруга Вика, на дачу к которой мать ездила, чтобы помочь выполоть грядки. Причем Вика по осени точно так же уговаривала маму взять себе какую-то часть урожая.
Друзей было немного, вернее, совсем не было (за исключением Вики), так как маме среди людей «было некомфортно».
Интеллигентность мамы не знала границ и передалась Веронике, которая, заимев однажды лабрадора, просила подать лапу примерно такими словами:
— Ушастая, пожалуйста, будь добра, дай мне лапу!
Впрочем, Веронике до мамы все же было очень далеко. Она, как говорится, «откатилась далеко от яблони»: влезала в различные сомнительные проекты, не отказывалась от коньяка и сигарет, не стремилась замуж и вела совершенно авантюрный образ жизни. А от матери ей передалась любовь к животным.
Здесь можно вспомнить попугая, которому от большой любви в клетку стелилась качественная принтерная белоснежная бумага. Или бельчонка, которого мама купила у пьяницы возле магазина из жалости, а потом, зная, что белки едят грецкие орехи или фундук, кормила его именно этими орехами (в то время как в семье ели соевое мясо из-за недостатка денег).
Бельчонку определенно повезло — для него купили красивую клетку и ухаживали как за ребенком. А когда ему на причинное место случайно попала ореховая скорлупа, мама сказала: «Бедный малыш, у него отчего-то вспух детородный орган!» Маму уже отпаивали валерьянкой, когда бельчонок заскакал в своем колесе и скорлупа отлетела. О доверчивости, доброте и интеллигентности мамы в кругу знакомых ходили легенды.
Длинный коридор от пола и до потолка был оборудован книжными стеллажами, на которых не осталось ни одного свободного места, причем книги были рассортированы по авторам, странам и жанрам.
Однажды, когда Веронике не исполнилось и восемнадцати, ее вызвался провожать молодой человек, а потом они еще долго стояли в тамбуре и целовались. Эх, первая любовь! Сейчас можно с уверенностью сказать, что поцелуями дело не закончилось… Но не суть. Когда дочь после свидания стремительно открыла дверь, в коридоре в полной темноте стояли родители и смотрели на книжные стеллажи.
— Вы чего? — спросила она, включив свет.
— Да так, смотрим, что бы такого почитать на ночь.
Она поняла, что родителей очень интересовала ее личная жизнь, поэтому они по очереди смотрели в дверной глазок! И в результате были застигнуты врасплох — кому в голову придет выбирать книги без света? Все всё поняли, но больше об этом не говорили.
И после этого случая библиотечный стеллаж стал местом, где вечно топтались домашние — Вероника, ее сестра Ксюша, которая тоже любила узнавать чужие тайны, и, конечно, родители. При этом домашняя живность — это в разные времена черепаха, попугай, кошка — тоже любили выходить на коридор.
* * *
Вероника пришла, когда мама пила утренний кофе.
— Вероника, почему ты так рано? У меня не убрано!
Главной целью прихода дочери было найти историческую книгу о моряках северного флота. «Бабушка, у тебя была первая любовь? Да деточка, это были моряки северного флота!» — вспомнился ей анекдот.
Вероника подозревала, что в часах, найденных в брезентовом плаще отца Леры, есть какая-то тайна. Пока она решила никому не говорить о своих догадках, а узнать об этом предмете самостоятельно: не хотелось, чтобы подруга ей не поверила, или — что еще хуже — обсмеяла.
А у кого можно было узнать все на свете? Конечно, у мамы!
Вероника немного поговорила с ней для приличия, а потом по доброй семейной традиции стала рассматривать библиотеку.
Прошло около получаса, когда морская энциклопедия нашлась на нижней полке между книгами о ВЧК[2] и броненосце «Потемкин»[3], и Вероника, окрыленная удачей, стала вытаскивать ее из плотных революционных рядов.
Мама внимательно наблюдала за ее потугами, а затем вынула с края брошюру о борьбе с религией, и желанный фолиант с неохотой покинул стеллаж.
Не теряя времени, Вероника взяла свой трофей и удалилась, пообещав матери во что бы то ни стало вернуть раритет. Она очень хорошо знала строгий нрав родительницы, поэтому клятвенно обещала прийти через неделю. Но, видимо, книга много испытала за свои почти сто лет, потому что от сотрясений за пазухой все же потеряла две страницы. Они были засунуты в карман джинсов.
Вероника поспешила в офис, куда, кроме нее и менеджера, никто не приходил. На улице накрапывал дождь, а зонта у нее сроду не было, как туфель на каблуках и губной помады — не любила она всяких женских штучек. Главным в жизни этой женщины были новые проекты.
Таксист оказался полным очкастым мужчиной лет сорока с длинной шевелюрой, падающей на лоб, и тонкими усиками…
— Куда едем? — спросил он и добавил: — Пристегнитесь, пожалуйста.
Книга была за пазухой, а телефон соскользнул на пол, но, чтобы не привлекать внимания таксиста, Вероника засунула его в правую кроссовку.
Потом потянула ремень безопасности, и вдруг ее что-то больно укололо в руку. После этого глаза стали закрываться, а затем навалилась темнота…
Настойкин
У Анечки пока ничего узнать не получалось: Анна Ивановна по-прежнему лежала в коме. В клинике было тревожно, никто особо не интересовался персоной новой сиделки и не спешил с ней общаться.
Она продолжала наблюдать за ситуацией, но видела только бутылочки с глюкозой и физраствором, которые медсестры приносили, чтобы вливать через капельницу больной.
Анечка завершила свои рабочие сутки и падала с ног. Во дворике было очень свежо и прохладно после очередного дождя — вот выдался май! То жара, то ливень, а в результате — дикие джунгли за окном, трава росла просто мгновенно, вчера не было, а сегодня уже целый ковер. Во дворе диспансера какой-то дядька с утра жужжал
