только из одной большой кружки, почерневшей от заварки, а когда Анечка попыталась ее помыть, очень бережно вынул эту кружку у нее из рук.
— Антон, она же грязная! — возмутилась она.
— Она не грязная, — ответил ученый муж. — В ней просто живет душа чая!
Анечка от неожиданности даже открыла рот, но, конечно, не осмелилась перечить великому доктору. В том, что он был светилом психологических наук, женщина нисколько не сомневалась и даже где-то боготворила его.
Но помнила очень ценное высказывание другого светила. «Не сотвори себе кумира», — гласила вторая заповедь Моисея, прописанная в Библии.
Однажды Анечка в очередной раз сотворила себе кумира из некоего флейтиста. Тот выступал на концертах и очень красиво рассказывал, как любит музыку и как много у него поклонниц.
«Гения» Лера развенчала очень быстро, позвонив ему на номер телефона, взятый у Анечки. Сладкий голос ответил, что дама не туда попала, дама, в свою очередь, сказала — жаль, что не туда. И после этого флейтист стал заигрывать с Лерой и предлагать встречи, подарки и прочую дребедень. Анечка уронила слезу, пострадала несколько дней и успокоилась.
Доктор Настойкин был другим, интересным и серьезным, а загадка допуска Анечки в клинику крылась только лишь в ее внешности.
Когда подруги увидели заведующего отделением, они и подумать не могли, что тот окажется педантом, занудой и любителем пышных женщин! Позже Анечка узнала, что первая жена доктора была полненькой маленькой белотелой блондинкой, которая не смогла вынести его приверженности к «чисто арийскому» порядку. Ее бесила зубная щетка, всегда стоявшая под одним углом в специальном стакане, ее выводило из себя хобби мужа — хранение старых ненужных вещей, которыми была доверху набита кладовая.
Настойкин ходил всегда только одной дорогой — в магазин ли, к автостоянке, к месту работы, направление движения уважаемого доктора никогда не менялось, и не дай Бог жене пройти возле фонтана не с той, не с «его» стороны — все, скандал обеспечен!
Наша же Анечка была блондинкой-пампушкой, ее внешность очень импонировала доктору. В первую встречу его сердце чуть не выпрыгнуло от радости, взгляд женщины был полон страсти, а голос казался райской музыкой.
Когда они остались наедине, Антон Павлович попросил ее выпить воды из его стакана, после чего поцеловал! Она поразилась, узнав правду: оказывается, Настойкин всегда наливал в стакан дезинфицированную, очищенную от примесей воду, убивающую микробы во рту! Вся операция была проведена, чтобы не подхватить от прелестной женщины никакой заразы. Анечка все исполнила в точности.
После этого доктор прямо спросил, не будет ли против прелестница встречаться с ним время от времени? Он заявил, что это «судьба их свела», и что теперь расставаться нет никакого смысла, потому что «друг без друга не жить».
Анечка, пораженная столь стремительным натиском, еще некоторое время поморгала, покраснела до ушей, потом побледнела, затем ахнула и… согласилась! А что ей было делать, когда рядом оказался элегантный мужчина, предлагающий ей любовь. Ах, как мечтала она всегда о таком предложении!
Настойкин положил перед ней список необходимых действий, которые нужно было неукоснительно выполнять: после каждого прикосновения к больным или к их вещам мыть руки специальным мылом со щеткой и протирать их спиртом. Только после этого разрешалось брать в руки предметы, еду или вещи. Приходя в кабинет к доктору, она в обязательном порядке полоскала рот очищенной водой и выпивала три глотка. Так и началась ее карьера.
Надо сказать, что Анечке это даже доставляло удовольствие — мыть руки по приказу мужчины, который ей нравится.
К тому времени «сестренка» тщательно обшарила всю палату Анны Ивановны, нашла рваную тетрадь с каракулями, несколько фотографий столетней давности, пару нехитрых одежек, кожаные больничные шлепанцы и две пары обуви — сапоги и туфли. Все было поношенное и старое. Фото она очень внимательно рассмотрела, сняла найденные вещи на камеру телефона и послала Лере.
Больше искать было нечего, первая часть ее шпионского задания была выполнена, осталась вторая, самая опасная, и Анечка тщательно готовилась к ней, настраивала себя, успокаивала. И ждала.
Поздно вечером этого же дня за корпусом реабилитации возле куста сирени встретились два человека.
— Ну что там? Что она делает? — спросил мужской голос.
— Да лезет кругом, старые тапки нашла, фотографии. Сегодня историю болезни листала. Хорошо, что я оттуда уже все забрала. Не докопается.
— Ты все равно поосторожней. И не звони мне, будем встречаться здесь в десять вечера каждый день.
— Хорошо.
— Твой ни о чем не догадывается?
— Да ну, ты что! Я же помогаю болезным! — она усмехнулась.
Мужчина и женщина еще долго целовались, потом отправились в складские помещения.
Поиски
Вероника наведывалась к своей матери, когда на счет фирмы приходили хоть какие-то деньги, приносила что-нибудь вкусненькое. Она относилась к маме как к святой женщине («мама — это наше всё!»), была воспитана в лучших английских традициях где-то между философами Фрэнсисом Бэконом и Дейлом Карнеги. Как могло случиться, что мама Вероники перестала работать, никто не помнил, она просто решила, что «с людьми ей не комфортно» и занялась самообразованием.
В результате в семье все были очень начитанными, здесь считалось неприличным не знать русских классиков и мировых философов. Ну, гости — это ладно, Бог им судья, а домашние могли бы помнить, что Бэкон был основоположником эмпиризма и в 23 года избран в парламент!
Члены семьи обязаны были знать наизусть хоть четыре строчки Тютчева и Фета. Стихи декламировались в часы поэтического и доброго настроения за семейным столом.
В квартире каждый день проводилась тщательная уборка, когда отодвигались стулья, скручивались ковры, а из всех углов выдувались пылинки. Если Вероника выходила на мамину кухню, почесывая голову, ей приходилось несладко.
— Убери за собой мусор! — строго говорила мама, послушная дочь бралась за тряпку и чистила пол от невидимой перхоти.
Например, дочь приходила домой в грязном (по маминым меркам) свитере, тогда он немедленно отправлялся в стирку, а «грязнуле» выдавалась новая одежда. Если же замены не находилось, Вероника уходила на улицу в куртке, надетой на майку или же одной майке — смотря
