Все рисунки между собой похожи, отмечает Катя. И вдруг понимает почему. Их рисовал один и тот же человек! Рисунки из папки вытаскивает мальчик – тот самый, которому вчера чуть не попало от Ануфриевой. А другой мальчик, видно одноклассник, спрашивает у него:
– Ты что, всё это сам?
Тот кивает в ответ испуганно. Он не думал, что его рисунки – это что-то необычное, то, что заинтересует других людей. Но Анна Михайловна вчера сказала: «Ребята должны видеть, как ты умеешь. Может, кто-то ещё захочет рисовать…»
Катя говорит мальчику:
– Привет!
И спрашивает:
– Я высокая, можно я вам помогу?
Катя Полковникова, понурая, идёт по вестибюлю на первом этаже, и тут на неё налетает вчерашний мальчик, который вышел из ракеты. Это точно он, Катя не верит своим глазам.
– Привет! – говорит ей мальчик. – Покажешь, где у вас директор?
И улыбается:
– Вчера такая спешка была, что папа перепутал сертификаты.
Катя смотрит на него не понимая. Он вытягивает из сумки какой-то лист бумаги:
– Ну, документы на детский городок! На горки и на лесенки…
Катя не знала, что у горок и лесенок бывают документы. Но разве это сейчас важно?
Она ведёт мальчика по коридору и всё готовится сказать: «Я тебя видела вчера».
«Сейчас, сейчас скажу!» – думает она.
И тут мальчик говорит:
– А ты ведь Катя? Полковникова? Я видел тебя вчера!
Она вконец теряется:
– Ты – видел?
Мальчик смеётся:
– Чья фотография висит на доске почёта?
И спрашивает:
– Ты правда отличница? А какой урок у тебя любимый?
– Физика, – почему-то виновато отвечает Катя.
И добавляет, точно оправдываясь:
– Мне интересно, как всё движется, как падает и почему летает… Вот мы в физическом кружке говорили, что…
– Спасибо! – перебивает мальчик. Потому что они уже дошли до кабинета Анны Михайловны.
Он скрывается за дверью, а Катя какое-то время не двигается с места. Ей надо понять: неужто это было в самом деле? Мальчик подошёл к ней, и они разговаривали…
Ануфриева топчется на школьном крыльце. Уже и Витька, и Юрка убежали домой. Она сказала им обоим, по очереди: «Нечего ходить за мной хвостом!»
Катя всё ждёт девятиклассника. Она узнала – его зовут Серёжей. Странный, он так и не подошёл к ней ни вчера, ни сегодня.
Вчера на математике он в парте нашёл записку: «А не слабо просто так подойти?» Катя Ануфриева под большим секретом просила одного парня передать, а тот ещё кого-то попросил.
Но девятиклассник Сергей не знал о такой сложной цепочке. Он решил, что это Люда Петрова сама ему в парту кинула записку. По школе Петрова ходила медленно, как будто специально чтобы все успели разглядеть, какая она красивая. И некоторые маленькие девчонки пытались ходить точно как она. И чёлку точно так же укладывали – набок и наверх. Как-то Сергей увидел Катю Ануфриеву и удивился: «До чего же она хочет быть как наша Петрова!»
Заговорить с Петровой он действительно боялся. Но сегодня решился наконец. Хотя чту скажет – так и не придумал.
Поэтому так и сказал:
– Ну что? Я подошёл.
Секунду Люда смотрела на него в недоумении – и вдруг рассмеялась, как только она умела:
– Да? Ой, как мы все рады!
И огляделась, приглашая и других девчонок с ней посмеяться.
Говорили, что она дома отрабатывает смех. Перед зеркалом тренируется, точно артистка.
Озадаченный, Серёжа выходит на крыльцо – а там почему-то стоит та самая девчонка, которая подражает их Петровой.
– Привет! – кокетливо говорит она Сергею.
Он нехотя кивает:
– Привет…
И она в изумлении смотрит, как он идёт мимо неё к калитке. Может, он так и не прочитал записку?
Тётя Зоя, техничка, оттирает надпись на будке «Марина из 7В, я тебя люблю». Буквы большие, жирные – Саша постарался на совесть.
Марина Андреевна смотрит в окно и думает:
«Надо бы выйти помочь, а то неудобно. Вот только подожду, пока все разойдутся. Чтобы никто не видел, что это было мне».
Но всем и так известно, что писали ей.
Уезжающие и остающиеся
Ладе Алексеевне Басовой
Молоточки танцуют на моей макушке, отстукивают ритмические звуки, и они сыплются на пол и застревают в тапках, катятся под шкаф и под диван. Теперь их уже не соберёшь, так и будут греметь. Кто придумал ставить такие рассыпчатые мелодии на будильник? У мамы на телефоне эта – только одна. Мне кажется, если сменить музыку, нам будет не так тяжело вставать. У меня можно записать на телефон любую мелодию. Я предложила маме несколько на выбор. Но она сказала:
– Эту дурацкую музыку я всё равно уже ненавижу. А если я начну ненавидеть что-то хорошее, то это будет жалко.
Поэтому по утрам нас будят настырные разухабистые звуки. Мама, не открывая глаз, нащупывает свой телефон и нажимает кнопочку – не ту, где «стоп», а где «отложить». Корявая музыка стихает ровно на девять минут, и ещё девять минут мы будем спа-а-ать! Мама не любит круглые цифры. Ей кажется, что если поставить будильник не на шесть тридцать, а на шесть тридцать две, то будет легче вставать. А если и в шесть тридцать две мы не встанем, тогда повторный звонок должен раздаться никак не через десять и не через пять минут, а через восемь или через девять.
Но толку-то нам от такой передышки! Как только стихают бравурные звуки, сверху что-то тяжело плюхается мне на ноги, я поджимаю их к животу, и тут раздаётся мамино:
– А-а!
И сразу:
– Вон! Пошёл вон!
Мама садится, стягивая на себя всё одеяло. Одной рукой она держит за шкирку нашего кота Копа. Видать, куснул её под одеялом – и тут же попался. В воздухе он весь обвис и только беспомощно шевелит лапками. Такому ему уже не сгруппироваться.
Помню, когда Коп ещё был котёнком, мой брат Миша поднимал его за кожу на загривке, и эта кожа растягивалась не так сильно, как теперь, и вырваться он не пытался. У Копа делалось отрешённо-сосредоточенное лицо. А кто мне скажет, что у котов не лицо, а морда, – тот просто нашего Копа не видел.
Миша тыкал нам всем затихшего Копа:
– Глядите, как он поджимает лапки! Это его мама так носит, он знает, что надо сгруппироваться, чтоб маме было удобнее. Это – безусловный рефлекс!
Но теперь Коп не группируется – куда ему? И моя мама так, не сгруппированного, кидает его на пол – пшёл!
