К тому же так картина, что мы видели в станице, все стоит у меня перед глазами.
Урядник Казимиров все это время молчал, и лишь переводил взгляд с Аверина на меня.
— Своими руками бы задавил того гада, что сделал это, — добавил я, крепко сжимая эфес шашки.
Мои слова и реакция подействовали на Аверина. Он положил свою ладонь на мою руку:
— Простите великодушно, Михаил Степанович. Сами понимаете, война. Враги могут быть кругом. А красная зараза проникает и в наши ряды. Намедни расстреляли одного. Так перед смертью спел нам «Интернационал» и весь исплевался, вертелся бесом, и проклинал каждого. Отвратное зрелище я вам скажу. Словно все плевки мне в душу прилетели и ядом растеклись.
— Не извольте сомневаться, господин подпоручик — я точно не такой! — отрапортовал я, чуть привстав в седле. — Мои помыслы чисты! И я верен присяге!
— Так как же, ваши благородия? — вмешался вежливо Харлампий. Судя по- всему ему было абсолютно все равно, о чем мы говорили с Авериным. Заботило урядника сейчас только одно — хутор, где жили родственники его супруги. Пальцы его заботливо гладили витую рукоятку нагайки. Только этот жест и выдавал волнение.
— Так я и говорю, — переключился на урядника Аверин. — По какой причине, урядник Казимиров, вы еще здесь?
— Так я что. Я всегда готов, — сбивчиво ответил Харлампий, удивленным взглядом таращась на подпоручика. Вероятно, думая про себя, у вас, офицеров, не разберешь, что на уме.
Аверин поднял вверх руку, и выждав короткую паузу, махнул вперед. Позади фыркнул конь. Наш небольшой отряд двинулся вперед. Уже достаточно рассвело, и степь приобретала свои привычные для глаза очертания.
Вон и станица. У меня перед глазами вновь всплыла картина того дня. Густой, сизый дым, поднимающийся от крыш нескольких хат, майдан с лежащими на нем изуродованными телами и церковь, словно громадная свеча, возвышающаяся над этим всем. Сердце вновь сжалось и явственно предстало передо мной личико той маленькой девчушки, которую я нес на руках к ее последнему пристанищу. Каким моральным уродом нужно было быть, чтобы сотворить подобное. Я сам себе задавал вопросы и не находил на них ответы. Аверин украдкой бросал на меня вопросительные взгляды, но в них не читалось сомнений или недоверия.
— Никак не могу забыть ту девочку, — пояснил наконец я. — Не выходит у меня из головы. До конца жизни, кажется, буду помнить. Как же так могли поступить… красные? Ведь чисто бандитский поступок! В голове не укладывается!
— Они еще не то могут! — хмыкнул Харлампий. — Летаешь, ваше благородь много. А весь ужас на земле творится, а не в небесах.
— Такие вот нелюди эти красные, — отозвался Аверин, пряча зевок в кулак. — Недаром и цвет у них кровавый.
— Так и символ сатанинский носят во лбу, — вмешался вновь урядник. — Бисово отродье.
— Истина, — поддержал урядника подпоручик и передернулся брезгливо.
Чем ближе подходили мы к станице, тем сильнее закрадывались в мою душу сомнения, что она выглядит совершенно иначе, чем тогда, летом, когда мы искали место дислокации красных. Я силился понять, что изменилось в этой картине. Но когда мы подошли к станице на расстояние примерно пятисот метров, меня внутри обожгло, будто огнем. На месте хат, чернели черные квадраты неправильной формы. Лишь кое -где сохранившиеся печные трубы, одиноко смотрящие в небо, напоминали о том, что совсем недавно здесь текла жизнь. Молча, не произнося ни звука, мы проходили по этой выжженной территории, бывшей когда-то станицей. Мертвая тишина и, видимо никогда не проходящий, запах гари, встретили нас. Кони то и дело недовольно фыркали, вдыхая воздух.
Мы свернули к майдану. Вот и церковь. Точнее то, что от нее осталось. Сейчас она больше напоминала пожарную каланчу. Колокола до единого, были сорваны с колокольни. Ни крестов на проломленном куполе, ни двух больших икон, что украшали стену перед входом в прошлый раз. Урядник Казимиров, а за ним и остальные казаки, сняв папахи перекрестились. Харлампий спешился, и, вручив узду одному из казаков, вошел в церковь.
— Пусто. Все выгребли нехристи! — со злобой крикнул он, выходя наружу. — Алтарь осквернили, дьявольское отродье. Нужник там устроили. Ненавижу.
Было ясно, что красные в прошлый раз, второпях уничтожили всех жителей. Но их натура требовала большего. Специальные отряды мародеров, созданные красными, подчистую выносили все, что представляло хоть какую-то ценность и затем стирала с земли всето, что некогда было станицей, деревней, селом.
Урядник Казимиров, впрыгнул в седло и стегнув своего коня, помчался к майдану. Мы последовали за ним. Я, да что там, мы все понимали ход его мыслей. Если красные покуражились на развалинах станицы, стерев ее с лица земли, то нет гарантии, что они не тронули места, где мы в прошлый раз похоронили убитых.
Вот и то место. Православного креста, установленного на месте захоронения казаками, не было. Но само место не тронуто. Участок ровной земли так и остался не нарушенным копанием.
— Хоть прах не тронули, ироды, — процедил урядник, истово крестясь.
— Казаки, — произнес Аверин, молчавший доселе. — Крест бы вновь поставить.
— Правы, ваше бродь, — сказал Харлампий. — Это мы живо. А ну, казаки.
Казаки спешились и разбежались по сторонам в поисках подходящего материала. Хорошо, что досок и горбылей было достаточно. Через полчаса, над захоронением порубленных станичников, возвышался вполне приличный восьмиконечный крест. Для меня было загадкой, как умудрились казаки, имея лишь скудный набор инструментов, среди которых были лишь ножи и небольшой топорик, вырезать такой красивый крест. Харлампий громогласно прочел молитву.
