что совсем скоро увидит всех их снова. Эта мысль удержала ее от слез. Она поднялась по ступенькам и вошла в вагон. В окно она увидела мать, которая махала платком и улыбалась, но по лицу ее текли слезы. Отец снял шляпу и прижал ее к груди, чтобы скрыть от дочери свое разбитое сердце.
В одной руке Доменика сжимала железнодорожные билеты, в другой – букет цветов. Проводник взял ее чемодан и проводил к месту. К бархатной ленте на букете была приколота булавка, острый конец которой вонзился ей в руку. Она этого не почувствовала. Доменика Кабрелли вообще ничего не чувствовала, лишившись всего.
Поезд пересекал ревеневые поля, с каждым оборотом колес все дальше унося ее от дома. Если она надеется когда-нибудь вернуться в Виареджо, ей следует быть внимательнее. Стоит сохранить в памяти маршрут. Она рассматривала пейзажи, мелькающие за окном, и считала остановки. Пока поезд катил на север, Доменика старалась запомнить примечательные места. Серый сарай. Цементная фабрика. Зоопарк. Она каждый раз отмечала поезда, бегущие в обратном направлении, словно убеждая себя, что итальянская железная дорога проложена в обе стороны.
Часть вторая
Всякий, кто стремится обрести вечную жизнь на небесах, пусть прислушается к этим предупреждениям.
Размышляя о настоящем, помните
О скоротечности жизни
О трудности спасения души
О том, что мало спасающихся
16
Марсель, ФранцияМарт 1939 года
Юг Франции ничем не напоминал Доменике Кабрелли жемчужные пляжи и тихую идиллию Лигурийского побережья, хотя на первый взгляд в нем было свое очарование. Приземистые белые оштукатуренные домики, построенные греками много веков назад, прятались между новыми зданиями в стиле ар-деко с башенками и шпилями, пронзающими низкие облака. По линии горизонта тянулась зеленая зубчатая кайма из скалистых бухт, которые назывались каланками.
Вечером, когда Доменика прибыла в Марсель, на вокзале ее встретила сестра Мари Бернар из ордена Явления Святого Иосифа. Монахиню легко было заметить в толпе – по черному облачению и белому чепцу. Яркий румянец, веселая улыбка и ясные голубые глаза свидетельствовали о жизнерадостном характере. Энергии и решительности ей тоже было не занимать, о чем вскоре предстояло узнать Доменике.
– Синьорина Кабрелли. – Сестра Мари Бернар поприветствовала ее на итальянском: – Ciao.
Монахиня взяла у Доменики чемодан и повела свою новую подопечную по улицам Марселя. Сложением она напоминала panettone[84] и катилась, как колесо с вечным двигателем. Доменика старалась не отставать, одновременно рассматривая незнакомый город. Она переживала по поводу языка и своих навыков и хотела расспросить сестру Мари Бернар о своей предстоящей работе, но монахиня торопилась. Они срезали путь через переулки и пересекли площадь с журчащими фонтанами и гуляющими молодыми парами. В очередном переулке проскочили, пригнув головы, под мокрым бельем, развешанным на веревках. Запах соснового дегтярного мыла так и останется первым воспоминанием Доменики о Франции. Они миновали район порта, забитого лодками, подпрыгивающими на волнах.
Марсель уютно расположился на скалистом побережье Средиземного моря. Береговая линия была изрезана узкими фарватерами и широкими каналами с множеством причалов для швартовки судов любых размеров. Далеко в море уходил самый большой причал для океанских лайнеров. Катера из Монте-Карло привозили любителей казино, яхты – богачей, а местные плоскодонки – сети, переполненные свежей рыбой. Это был город лодок, а не поездов и автомобилей.
Общежитие медсестер больницы Святого Иосифа, именуемое Домом Фатимы[85], находилось в конце улицы Кале, откуда открывался вид на порт и море. Сама больница располагалась рядом, а монахини жили на ее верхнем этаже. Весь комплекс, включавший большой открытый сад, огороженный девятифутовой каменной стеной, обеспечивал им укромное прибежище.
– Benvenuta alla tua nuova casa[86], – бодро сказала сестра Мари Бернар. – Завтрак в пять утра. Сестра Жюльетт по средам печет свежие круассаны, а по субботам – эклеры. Но во время Великого поста никаких эклеров. – Сестра нахмурила брови.
Доменика последовала за монахиней вверх по лестнице.
– В каждой комнате по три-четыре девушки, – пропыхтела сестра Мари Бернар, пока они поднимались. – Вам должно понравиться. Хотя не знаю, к чему вы привыкли. Мы даем мыло и шампунь. Я сама их делаю. Выращиваю лаванду и развожу пчел, так что средства получаются отменные. Некоторые не хотят от нас уезжать как раз из-за мыла.
Доменика рассмеялась.
– Я сообщу вам, сестра, если сочту это достаточной причиной, чтобы остаться.
– Весь секрет в ладане. Цветы и мед вместе могут давать чрезмерную сладость, потому я добавляю капельку ладана. – Сестра Мари Бернар постучала в комнату с номером 307. – Девочки, наверное, ушли. Простите. Некому вас поприветствовать.
Она достала из-под накидки кольцо с ключами, отыскала нужный. Отперев дверь, сестра включила свет. В комнате стояли три койки. На двух прикроватных тумбочках валялись щетки для волос, книги, тут же были пепельницы. В нише помещалась еще одна койка с белым покрывалом и подушкой. Тумбочка около нее пустовала. Ветерок из открытого окна шевелил простыни.
– Вот ваше место, Кабрелли. – Сестра поставила чемодан на скамейку в изножье кровати. – Вам повезло. Вы в тройке.
– Спасибо, сестра. – Доменика выдохнула. В конце концов, это не тюремная камера.
Сестра Мари Бернар окинула Доменику взглядом.
– Я выдам вам форму, мы выделяем по два комплекта. Белое платье и передник, рубашка и чулки. – Она посмотрела на ноги Доменики. – У вас, похоже, тридцать пятый размер?
– Точно.
– Не стоит портить свои красивые туфли. Нижнее белье и шапочку вы тоже получите. Девочки сами стирают одежду. Они вам покажут.
Монахиня ушла, оставив новенькую распаковывать вещи. Доменика сняла шляпку, встала коленями на койку и высунулась в окно. Увидела корабли в порту, их палубные огни мерцали на бирюзовой поверхности воды. Она вдохнула свежий морской воздух и закрыла глаза. Где бы она ни оказалась, море было ее душой и спасением.
* * *
Доменика твердо решила не опускать руки, столкнувшись с огромным объемом работы в больнице Святого Иосифа. Она никогда не работала в больнице, но была способной ученицей. Хотя запомнить имена всех монахинь и медсестер ей пока не удавалось – при десятичасовых сменах это было трудной задачей.
Монахини верили в целительную силу святых и ангелов с той же пылкостью, с какой они относились к современной медицине. При входе в вестибюле пациентов встречала статуя Девы Марии. На первом этаже размещалась часовня.
Внутри больница тоже напоминала церковь. Стоило увидеть широкие коридоры со сводчатыми потолками и начищенными мозаичными полами, как сразу возникал образ готического собора. Проходы и помещения заливал золотистый свет, льющийся сквозь стрельчатые окна с янтарными стеклами. Гипсовые статуи святых в человеческий рост были расставлены в нишах, словно часовые. Над каждой больничной койкой висело распятие, а возле каждой двери стояла кропильница[87].
При этом в общежитии медсестер религиозные атрибуты почти отсутствовали. Единственная святыня была бумажной – фотография Роберта Тэйлора, красивого американского актера, известного своими густыми черными бровями с
