кусочков.
Хуже всего было то, что у меня была внутренняя потребность знать, почему они это сделали, но в глубине души я понимала, что все это не имело значения. Знание не изменило бы того, что это произошло. Не важно, сколько лжи я разоблачу: это не поможет мне излечить сердце.
После откровений последних двух дней мне стало казаться, что вся наша совместная жизнь и моя дружба с женщиной, которая, как я думала, никогда меня не предаст, были не более чем иллюзией. Тщательно продуманным и мастерски воплощенным в жизнь планом, который оставлял нас с Изоном в дураках.
Когда Роб и Джессика погибли в том пожаре, они унесли с собой так много секретов. Некоторые из них, по-видимому, были развеяны по ветру лишь на некоторое время. Как бы то ни было, я не могла отделаться от ощущения, что каким-то образом мы все еще дымились на пепелище той ночи, а центр пожара только предстояло обнаружить и он становился только ярче даже спустя год после их смерти.
Когда я перешла к следующему листу с сообщениями, мои веки были почти такими же тяжелыми, как и мое сердце, а угли их предательства внезапно разгорелись в сильнейшее пламя, которое могло поглотить всех нас.
Глава 12
Изон
Еще до того, как я потерял Джессику, я знал, как болит разбитое сердце. Это знакомо многим композиторам. В юности девушка изменила мне с коллегой. Другая бросила меня ради своего бывшего. Еще одна просто слетела с катушек и позвонила моей матери, чтобы посплетничать о том, что я подарил ей недостаточно цветов. Все это было частью жизни, и раз за разом мне приходилось переживать это и обретать покой.
Однако, как оказалось, злиться на призрака было столь же бесполезно, как и переживать расставание.
Злиться было не на кого.
Никаких споров со слезами на глазах до раннего утра.
Никакой лжи, с которой нужно разобраться. Никаких просьб остаться. Мне не оставили даже возможность хлопнуть дверью и выбежать с высоко поднятой головой, разрушенным чувством собственного достоинства, но осознанием, что я достоин лучшего.
За моей спиной Джессика спала с мужчиной, которого я считал своим братом.
Я не мог поехать в дом Роба и стучать в дверь посреди ночи, требуя ответов на вопросы, которые никто не должен был задавать. Не было обмена оскорблениями, ударов, которые можно было нанести, так что я не мог сделать абсолютно ничего, что бы успокоило назревшую во мне обиду.
Поэтому я взял свою дочь и гитару и ушел в никуда посреди ночи. Мне ужасно не хотелось оставлять Бри одну с этим чертовым телефоном, но и остаться я не мог. Воспоминания, которые были у нас четверых об этом доме до пожара, когда-то могли утешить. Послеобеденные часы у бассейна, смех, выпивка. Импровизированные ужины, которые устраивали Бри и Джессика, а Роб, как всегда, настаивал на гриле. Бесчисленное количество раз, когда мы с Робом смотрели на его большом экране футбол, баскетбол или любую другую игру, пока наши жены болтали обо всем на свете.
Теперь эти воспоминания были отравлены сомнениями. Запятнаны обманом и ложью.
Неужели он фантазировал о ней, когда она прогуливалась в бикини мимо бассейна? Того самого бассейна, вид на который открывался из моей спальни.
Были ли все эти ужины просто поводом для того, чтобы она могла увидеть его и позаигрывать под столом, за которым я в настоящее время каждый день ужинал?
Пока мои глаза были прикованы к игре, не выискивал ли он момент, чтобы остаться с ней наедине, может даже прижать ее к стене в коридоре, по которому я проходил каждый день?
Мне нужно было убраться оттуда, даже если это означало, что мне придется временно попрощаться и с Бри тоже.
Мне нужно было перевести дух. Найти место, чтобы подумать и свыкнуться с этим. О покое я не мечтал: я жил без него больше года, так что мог продержаться еще немного.
Мне удалось забронировать домик к северу от Гатлинбурга с круглосуточной онлайн‐регистрацией. Там было всего две комнаты – идеально для нас с Луной – и потрясающий вид на горы.
Я понятия не имел, сколько мы там пробудем. Я забронировал его на неделю, решив, что лучше потеряю деньги и уеду пораньше, чем меня выгонят до того, как я буду готов вернуться.
В первый день мы с Луной исследовали окрестности. Это было относительно уединенное место, если не считать нескольких домиков вдалеке, но мы нашли продуктовый магазин в тридцати минутах от нас и купили достаточно крекеров-рыбок, карандашей и раскрасок, чтобы занять Луну.
Мы гуляли. Мы валялись на диване. Мне даже удалось убавить температуру в джакузи, чтобы мы могли использовать его в качестве бассейна. Но, когда наступала ночь и я больше не был погружен в отцовские заботы, мой мозг снова закипал.
Когда это впервые случилось? Первый поцелуй? Первое прикосновение? Кто был инициатором? Кто хотел этого больше?
Когда это случилось в последний раз? В четверг перед пожаром? Он успел прикоснуться к ней, пока я обустраивал «Пикшонари»? Надеялась ли она, что я напьюсь так сильно, что не услышу, как они трахаются в ванной?
Каким же, черт возьми, слепым я был, что ничего не заметил?
С того дня, как я начал заниматься музыкой, написание песен стало моей отдушиной. Когда приходилось туго, я садился за пианино или клал гитару на колени, и хаос выливался из меня, просачиваясь сквозь пальцы и выплескиваясь в мир.
Когда новость о пожаре распространилась среди моих знакомых из музыкальной индустрии, продюсер, с которым я мечтал поработать, позвонил мне, чтобы выразить соболезнования. Он закончил разговор словами:
– Разбитое сердце послужит отличным подспорьем для невероятного альбома. Позвони мне, когда будешь готов записаться. – Мне хотелось просунуть руку через телефон и свернуть его гребаную шею.
То, через что я проходил, не было привычным расставанием, которое вдохновляло на наполненные душевными терзаниями баллады. Я, черт возьми, потерял почти все. Я не собирался извлекать выгоду из смерти жены и друга. Да даже если бы и хотел, начать писать означало заново пережить все те эмоции, препарировать их, разобрать на части, а затем собрать воедино в нечто жесткое и лаконичное, но в то же время приятное для слуха.
Не существовало такого количества славы и денег, чтобы заставить меня вновь пережить ночь пожара. Я полагался на Бри, встречался с психотерапевтом, и мне точно не хотелось бы жить в мире, где кто-то
