и без того раненом состоянии, прежде чем один из них ударяет ее. Обе мои руки запускаются в волосы, и, клянусь, я чувствую боль, которую она испытывает, когда падает на дорогу.
Тем не менее, моя женщина с трудом поднимается на ноги, спотыкается, затем падает на колени.
‘Я пыталась, папочка,’ — хрипит она.
Я хочу вырвать воздух из своих легких и отдать его ей.
Мария заваливается на бок, теряя сознание, и когда ублюдок перекидывает ее через плечо, внутри меня все замирает.
Когда я смотрю, как они загружают ее в один из седанов и уезжают, гнев сменяет беспокойство, страх, потрясение.
Неистовая ярость захлестывает меня, я опускаю руки и глубоко вдыхаю.
Я иду за тобой, мой маленький боец. Просто держись.
— Время, блять, поохотиться, — рычит дядя Алексей, в его голосе слышна смерть.
Глава 23
МАРИЯ
Ублюдки перевязывают огнестрельную рану на моей ноге, чтобы я не истекала кровью у них на глазах, пока они будут пытать меня.
Просто охуенно.
Как бы я ни держалась, я не готова лишиться частей тела.
Мой разум переполнен паникой и болью, что затрудняет попытки придумать план побега.
Тебе просто нужно найти способ выиграть время, пока за тобой не приедет твоя семья. Они проверят устройство слежения и увидят, где ты находишься.
Единственное из плюсов, это то, что они опять не стали меня связывать. Наверное, думают, что я ничего не могу сделать из-за ранения в левую ногу.
Главный ублюдок указывает на двух других мужчин, которые присоединились к нам, пока я была без сознания, и они подходят, чтобы поднять меня на ноги. Мое тело кричит от агонии, но все, что я могу делать, это застонать.
Меня подтаскивают к стулу и усаживают на него, затем передо мной ставят деревянный стол. Я почти падаю на него, но мне удается удержаться на стуле.
Сверлящий звук заставляет каждый дюйм моей кожи неметь от мурашек.
Мои глаза останавливаются на главном ублюдке, который ухмыляется мне, держа в руке беспроводную дрель.
Я не выйду отсюда живой.
Я не успеваю додумать эту ужасную мысль, как меня хватают за руки двое мужчин. Они с силой прижимают мои руки к столешнице, но я борюсь с ними из последних сил.
Как бы я ни боролась с ними, я ни хрена не могу сделать, когда этот ублюдок хватает меня за запястье и вонзает сверло в тыльную сторону моей ладони.
— Нет, — кричу я, мои глаза широко раскрыты, кровь горит в моих венах.
Звук вызывает отвращение, запах горящей плоти ударяет мне в ноздри. Затем мучительная боль пронзает мою руку, разрывая плоть и кости.
Что-то глубоко внутри меня дает трещину прямо посередине, и тьма, которую я никогда не чувствовала, проникает в мою душу.
Все замедляется.
Время.
Мое сердцебиение.
Мои вздохи.
Сверло, выдергиваемое из моей руки.
Капли крови, падающие с металлического наконечника.
Как в замедленной съемке, я моргаю. И дышу. Я смотрю, как моя правая рука распластана по грязному дереву.
Как только он прижимает сверло к тыльной стороне моей левой ладони, я вырываюсь, вскакиваю, выхватываю у него сверло и всаживаю ему в глаз.
Я ничего не слышу.
Я не чувствую боли.
Я краду его пистолет из-за спины и убиваю человека, прежде чем чья-то рука обхватывает мою шею, дергая меня назад.
Я делаю движение, затем хватаюсь за руку, и когда третий человек оказывается достаточно близко, бью ногой вверх и взбираюсь на него, перекидываясь через стоящего позади меня человека.
В тот момент, когда мои ноги касаются земли, я бегу к двери.
Мне не хватает скорости, и меня сбивают с ног. Я падаю на корточки, и это выводит меня из транса, в котором я находилась, но мне все же удается повернуться и выстрелить в мужчину, прежде чем он успевает подняться на ноги.
Адреналин угасает, и я лишаюсь желания жить.
Только одно удерживает меня от того, чтобы сдаться – моя любовь к своей семье. Луке. Моему отцу.
Мне каким-то образом удается подняться на ноги, но на этот раз боль разрывает меня на части, и мне приходится волочить левую ногу, пытаясь пробраться к стене здания.
Я понятия не имею, где я и сколько времени потребуется моей семье, чтобы приехать за мной.
Мое дыхание звучит сдавленно, а перед глазами все расплывается, пока я продолжаю волочить ногу, чтобы выбраться из комнаты, где меня держали в плену.
Кровь Козлова и Терреро в моих венах отказывается сдаваться, и я продолжаю продвигаться вперед.
Я делаю еще один сдавленный вдох, когда использую баллон с пропаном рядом со зданием, чтобы сохранить равновесие, но боль в ноге заставляет меня упасть на четвереньки. Я начинаю ползти, камни впиваются в мои ладони.
Продолжай идти.
Просто продолжай идти.
Козловы не сдаются до последнего вздоха.
Слышу за спиной вой и маниакальный смех. Человек десять.
Поднимаясь на ноги, с трудом проверяю обойму в пистолете, глаза все еще не могут сфокусироваться.
Одна пуля. Черт.
Один из мужчин издает резкий свист, чтобы подразнить меня.
Иди нахуй, мудак.
Я отхожу в сторону, вставляя обойму обратно и направляю пистолет на баллон с пропаном.
По крайней мере, у меня были последние несколько дней с Лукой. Это больше, чем я могла надеяться.
Когда мужчины подкрадываются ближе, хлопая бейсбольными битами по ладоням и направляя на меня свое оружие, у меня вырывается прерывистое рыдание.
Я не готова умереть. Иисус. Я еще так много хотела сделать.
Еще одно рыдание срывается с моих губ.
Я люблю тебя, Лука. Так сильно.
Папа, надеюсь, что сегодня ты мной гордишься.
Мой палец сжимается на спусковом крючке, когда я, спотыкаясь, делаю шаг назад, а затем нажимаю на курок.
Глава 24
ЛУКА
К черту вождение. Мы вылетели на вертолете в Тихуану.
Уже темно, когда мы приземляемся недалеко от здания, где, по-видимому, держат Марию. Все вооружены до зубов.
Мои глаза обшаривают пространство внизу, мои пальцы сжимают пистолет-пулемет.
— Пошли! Пошли! Пошли! — Я рычу, и мы выходим из вертолета, как четыре всадника апокалипсиса.
Пока мы убегаем от рассекающего воздух ветра, я перепрыгиваю на обочину дороги и направляюсь к зданию.
Приближаясь к полуразрушенному куску дерьма, мое внимание привлекает движение сбоку от здания.
Дядя Дмитрий поднимает винтовку и проверяет через оптический прицел,
