не сомневаться, что теперь я не захочу ему служить ни за какие коврижки!..»
Курширмат полез за пазуху и извлек небольшой мешочек, развязал шнурок и сказал с улыбкой:
— Сейчас мы узнаем, как с тобой поступить... Кости покажут твою судьбу... Ты веришь в гадания? Нет! Ты ведь — большевик, Петух...
— Я не верю гаданиям, — согласился Ушаров.
— Это твое дело. А я верю! И он — верит! — сказал Курширмат, кивнув на Аулиахана. — Ты можешь не верить, но что кости скажут мне, так и будет, Петух!
Он уложил ашички одна к другой на пальцах правой руки и ловким движением кисти швырнул их на стол.
— Тава... тава... чик... одна — алчи!
Он собрал кости и ссыпал в мешочек.
— Так ты сказал, что кызыл аскеры перекроют только дорогу из Маргилана? Одну ее? — спросил он, спрятав мешочек за пазуху. — Но ведь ты можешь солгать и послать моих джигитов на смерть! Чем ты докажешь, что сказал правду и остальные дороги станции не охраняются?
Николай пожал плечами.
— Кости показали, что ты еще будешь кукарекать, Петух. Ты мне нужен. Я даю тебе возможность выбора: или тебя зарежут сегодня, или ты докажешь мне, что все сказанное — правда. Ты поведешь на станцию мою первую отборную сотню. Выбирай! Если в бою останешься жив — такова воля аллаха! Ну?!
Ушаров задумался.
— Командующий добр к вам, — промолвил Аулиахан-тюря. — Не исключена возможность, что Камчибек уже выдал вас Мирюшеву... Вы вернетесь и будете расстреляны своими же как предатель.
— Если ты согласишься вести мое войско и останешься жив, я назначу тебя мингбаши, полковником и дам тебе тысячу джигитов, — опять заговорил Курширмат. — Говорят, что у тебя красивая жена... Но ведь у нее глаза зелены, как старая вода в хаузе... Я дам тебе в жены девочек с глазами черными, как ночь... И подарю своего любимого карабаира... Султана подарю... Ну, соглашайся!
— Мне нужно подумать, — произнес Николай. — Дайте мне выпить...
Аулиахан хлопнул в ладоши, в дверь согнувшись вошел рослый джигит.
— Коньяку! — приказал Аулиахан и, обращаясь к Ушарову, воскликнул: — Соглашайтесь! Предложение эмира ляшкар баши делает вам честь!
«Я поведу их меж холмами на Кашгарчи, потом берегом сая к кишлаку Беш-бала и выведу к фруктовому саду... В саду три пулемета... За спиной останутся два эскадрона полка Обухова и шестидюймовки, — размышлял Николай, отпивая мелкими глотками коньяк. Аулиахан размял гранат и, сделав в кожуре отверстие, цедил пенный сок в пиалу. — Допью коньяк и соглашусь... Двум смертям не бывать»...
— У меня нет другого выбора. Камчибек может выдать меня... — сказал он. — Я согласен, гази!
— Правильно! — заключил Аулиахан. — Иначе твои кости уже к утру обглодали бы шакалы... как это случилось с Карапетом...
— Когда будем выступать? — посоветовался Курширмат, взял из рук Аулиахана пиалу с рубиновым соком, поставил перед Ушаровым, что должно было выражать особое расположение.
— Надо двигаться не спеша, чтобы не утомить лошадей, и перед рассветом ворваться на станцию... Советую выступать в три часа утра.
— Будет, как ты сказал, мой будущий эмир ляшкар. — Курширмат дружески похлопал Николая по плечу, потом потрогал ткань гимнастерки, добавил: — В поход наденешь халат и папаху!.. Иначе тебя примут за офицера и убьют раньше, чем мне этого хочется. — Рассмеялся недобро своей шутке.
— Я хочу спать, — сказал Ушаров устало.
— Спи! Будем спать здесь, — кивнул Аулиахан-тюря на курпачи, раскиданные вокруг.
Ушарову показалось, что он совсем не спал, когда рев медноголосых карнаев ворвался в душную комнату. Ни Аулиахана, ни Курширмата в помещении не было. Он плеснул на лицо несколько пригоршней воды из кумгана и вышел в первую комнату, где спали мингбаши и русские офицеры. Их тоже поднял трубный голос карнаев. Одни подпоясывали халаты поясами с подсумками для патронов, другие — бельбогами, еще не пришедшие в себя, были сосредоточенны и молчаливы.
На кишлачной площади перед домом жарко разгорался хворост в огромном костре. Сквозь рев карнаев доносилось конское ржание, выкрики команд, позвякивание трензелей.
Гази стоял на деревянной супе. Рядом на земле собрались командиры подразделений, их адъютанты и связные. Чуть подальше в отблесках костра угадывались оседланные кони. Николай приблизился к супе, среди приближенных Курширмата узнал по цивильному платью Ненсберга. Тот тоже увидел Ушарова и подошел к нему, произнес торжественно:
— Я рад, что вы с нами... Берегите себя, батенька мой... Да хранит вас бог!.. Жду вас с победой...
Министр юстиции при несуществующем «правительстве» последнего эмира ляшкар баши газавата произнес еще несколько банальных фраз. Карнаи смолкли. В наступившей тишине прозвучали протяжные слова молитвы. Все повернулись лицом на восток. Воинство ислама молилось о даровании ему победы...
Николаю подвели гнедого в белых «чулках» карабаира. Конь испуганно косился на пламя, нервно подрагивался и бил копытом землю. Неожиданно для Николая прозвучала русская команда:
— По ко-ня-ам!..
Курширмату подвели коня к супе. Он легко прыгнул в седло и конюхи предусмотрительно отскочили в стороны, остерегаясь копыт Султана.
— Ну пошел, пошел! — выкрикнул Курширмат.
Войско, разбитое на сотни, двинулось мимо Курширмата и его курбашей.
— Петух! — позвал главарь. — Вот твоя сотня. Не будь глупым волком, будь хитрой лисой, и я сделаю тебя эмир ляшкаром мингбаши...
Николай молча вывел коня вперед своей сотни. К нему стремя в стремя тут же пристроился на рослом коне юзбаши — командир личного конвоя Курширмата. И Ушаров подумал, что этому басмачу поручено наблюдать за каждым его шагом. Сотня поднялась на первый холм. Снизу, от Гарбуа, доносилось ржание коней, цоканье копыт, невнятный говор. Впереди на болотах истерично хохотали, по-детски плакали и заходились в кашле потревоженные шакалы.
Басмаческое войско двигалось шагом. Следом за отборной сотней головорезов, отданных под начало Ушарова, шла тысяча ляшкара баши Амана-палвана, любимца Курширмата, следом двигалась тысяча Юлчибека и последней — тысяча джигитов Ахмата-палвана. Курширмат был с третьей тысячей.
Стороной объехали большой кишлак Кашгарчи, вот и Баш-бала. На единственной улице под ноги коней бросились кишлачные собаки. Пахло кизячным дымом очагов и овцами. Кишлак затаился, испуганный движением армии.
До Скобелева оставалось меньше четырех километров.
«Пора вести в атаку. Надо до холмов, — подумал Николай, — за которыми укрылись два эскадрона Обухова, перевести всю банду с шага на крупную рысь. В стремительном движении не будет слышно, если заржет конь у кого-нибудь
