вернулся к себе в штаб к вечеру и собрал своих заместителей, чтобы ввести в обстановку.
Кондрат Васильевич не спал уже три ночи. А тут на потепление разнылись давние — еще с польской кампании — ранения в грудь, дышать можно было только в полсилы легких, и голос полковника звучал оттого глухо, прерывисто.
— Стало, товарищи, известно — немцы готовят большое контрнаступление… План их разгадан. Смотрите сюда, — Билютин повел острием карандаша по карте к тому месту, где пятнисто и густо скучивались в пятачок прямоугольники и ромбики, обозначавшие кварталы и пригороды Харькова. — Они хотят прорваться своей крупной танковой группировкой вот здесь, южнее, захлестнуть охватывающим ударом город с юго-востока, окружить наши войска. Реванш за Сталинград… недурно, а?
— Ну, положим, за Сталинград какой уж там реванш?.. — щурясь на карту, точно пробуя соизмерить несоизмеримое, протянул Пахомов, заместитель Билютина по политической части.
— Нет, нет, товарищи, недооценивать силы противника нам не позволено. Никогда, никак и никем не позволено. Да, удался бы им этот план хоть частично, знаете, какой бы трезвон они подняли?!
— Это уж верно. Растрезвонили бы и в Анкаре, и в Токио… Насчет трезвона они мастера, — согласился Пахомов.
— Гитлеровцы подтянули новые части, — продолжал Билютин, — переброшены свежие танковые и моторизованные дивизии из Западной Европы, благо им, что второго фронта так и нет… Уже отбиты у нас Красноград и Лозовая, ожесточенные бои в Донбассе. Короче, перед нами поставлена задача передвинуться влево, прикрыть подход к Харькову с юго-запада. Наши оборонительные позиции должны пройти здесь… — Билютин нагнулся, разыскал наименование села. — У Тарановки. Это, как видите, километров шестьдесят от Харькова. Начальнику штаба сейчас же сообщить комбатам, чтобы готовились к форсированному маршу. Сдадим участок полку Данилова. Пахомов, ты пройди сейчас в батальоны, поговори с людьми… Как, приказ Главнокомандующего всем известен?
— Читали во всех взводах, сейчас коммунисты проводят беседы.
— Вот, вот… надо особенно разъяснить людям слова о возможных немецких авантюрах… Видите, как нас Ставка предупреждает? А то и в самом деле за месяц километров двести отмахали, немудрено, что и головы могут закружиться… Ни у кого не кружатся, товарищи?
— Не кружатся, товарищ полковник, — теперь уже хмуро, за всех ответил Пахомов. Только сейчас у карты он понял всю серьезность складывающейся обстановки.
— Если так, то хорошо. Я сам завтра с утра выезжаю в Тарановку. Все ясно?
— А кто наши соседи? — спросил начштаба.
— Слева Иваненко, а справа около Соколова чехословацкая часть.
— О, таких соседей еще не приходилось иметь.
— И сам не встречал. Но говорят, что часть сколочена неплохо. Готовилась к боям давно. Видел в штадиве одного их представителя.
Пахомов и начштаба смотрели на Билютина, ожидая, что он добавит еще. Надежный сосед в горячем бою — дело большое. И Билютин почувствовал это ожидание сослуживцев. Вспомнил офицера в незнакомой форме, вспомнил, как крепко тот стиснул ему руку — улыбнулся:
— Палкый!.. — из всех эпитетов, характеризующих человека, Кондрат Васильевич выбрал именно это, услышанное на Украине и полюбившееся слово.
…С утра следующего дня машина Билютина носилась по улицам растянувшейся на шесть километров Тарановки. Разведывая местность, расположение села, подступы к нему и дороги, Кондрат Васильевич все отчетливей и отчетливей понимал, почему комдив трижды подчеркнул особую ответственность боевой задачи, которая возлагалась на билютинский полк.
Тарановка по существу была отдаленным огромным пригородом Харькова, юго-западным ключом к нему. Чтобы ясней представить себе наиболее выгодные рубежи обороны, Билютин даже поднялся на колокольню церкви, стоявшей посередине села. Сопровождал его туда местный житель дед Охрим, у которого хранились ключи от дверей церковного здания. В трижды латанном и перелатанном кожухе, он долго возился у массивного замка, что-то ворчал, точно ворожил.
— Выходит, вы здесь вроде привратника, дедушка? — поинтересовался Билютин, когда старик распахнул перед ним тяжелую, обитую железом дверь.
— Та ни, товарищ полковник, якый же тут привратник? Насчет того, чтобы приврать, так тут давно вже не вруть, — дед Охрим кинул на Билютина взгляд с такой неиссякшей за годы лукавинкой, что тот невольно восхитился. Вот тебе и старичина! Понял же, несомненно понял, о чем его спросили, а смотри, как отшутился и повернул по-своему.
— Ще до войны спорили, шо тут зробыть, — говорил старик, ведя Билютина к маленькой двери сбоку от притвора. — Одни казалы, что треба кино, Заготзерно хотело склад зробыть, так и не домовылысь, чи склад, чи кино…
«Склад чи кино… а может, еще и иное, третье уготовано этому зданию?» — Билютин с удовлетворением рассматривал его метровой толщины стены, крохотные, схожие с бойницами, зарешеченные окна. Темный узкий ход, на ступеньках которого пришлось светить ручным фонарем, привел на колокольню.
День прояснился, и отсюда было видно почти все разбросанное по высоким взгорьям село. Своей серединой, где была и церковь и площадь с сельскими учреждениями, оно вплотную примыкало к железной дороге, которая проходила из Харькова на Лозовую, а краями — подобно подкове — отгибалось восточней. Эти крайние порядки хат тоже тянулись по холмам, темневшим первыми весенними проталинами, и как бы оцепляли огромную, многокилометровую котловину, лежащую со своими левадами и лугами позади села.
— Ото ж движение було по ций железке! — дед Охрим вздернул клин каштановой с проседью бороды, указал на магистраль. — Кожни полчаса поезд… Через Тарановку ж и на Запорожье, и в Крым… А одних рабочих поездов сколько! У нас в Тарановци було так, шо ни двор, то найдется робитник, або с тракторного, або с трансформаторного, або з «Свет шахтера»… Кожни полчаса вид колес земля навкруги трясется.
— Так, так… каждые полчаса, говоришь… — машинально повторил Билютин, всматриваясь в железнодорожную насыпь и мысленно прикидывая, что именно перед нею, вдоль посадок, и будет лучше всего расположить узлы обороны… а вон там позади, в ложбинке, и для минометчиков хорошее местечко… чуть правее удобно будет поставить полковую артиллерию…
— А где же там переезды, дедушка?
— Ото ж бачите лысинку промиж посадками?.. це три-сто шестый километр… Перший переезд. А дали — станция Беспаловка, там другый… Цей, шо на Беспаловци, цей — головнийш, товарищу полковнику!.. Я вас попереджую!..
Эти последние слова старик произнес столь многозначительно, что вновь привлек к себе пристальное внимание Билютина. Вот и попробуй угадать, что за этой бородой!..
— Ну, а как, Охрим…
— Григорьевич.
— Как, Охрим Григорьевич, грунт тут у вас по весне… проходимый?
— По дорогам?
— Ну и по дорогам и не по дорогам…
— По дорогам ще так сяк… ну, а полем хиба бронетранспортер и проскочит, а так средний чи тяжелый танк… тому достанется!
— Эге, Охрим Григорьевич, — уже не тая своего изумления, воскликнул Билютин, — я вижу,
