и неопытен. Так что в конце концов роль досталась Джону Джильберту».
Оливье благородно согласился с этой трактовкой. “Я просто не дорос до нее, — говорил он в 1973 году. — Она владела своим ремеслом в совершенстве. Она имела огромное влияние на публику. А я поклонялся ей, как щенок, но разве так надо было играть ее прекрасного возлюбленного? Мне стало это понятно, и я не слишком удивился, когда меня выгнали. Она просто не могла меня не выгнать. Я был актером иного масштаба, и для меня это были ужасные дни”.
Поскольку у Оливье оставалось право выбора другой роли, Уолтер Уэнджер предложил попробовать его для “Ромео и Джульетты” с Нормой Ширер. Оливье отказался, считая экранизацию Шекспира невозможной. (Три года спустя роль получил Лесли Хоуард.) Вместе с Джилл Эсмонд он удрал из Голливуда. Отдыхая в Гонолулу, он получил телеграмму от “МГМ”, предлагавшую новый полуторатысячный контракт. Оливье даже не дал себе труда ответить.
“Королева Кристина” была впервые показана в Нью-Йорке 26 декабря 1933 года и получила восторженную оценку критики.
Особенное впечатление произвел последний, уходящий в затемнение кадр, где Гарбо, которая отплывает из Швеции после смерти возлюбленного и всматривается в заходящее солнце, снята словно застывшая фигура на носу корабля. Не имело ни какого значения, что волосы ее растрепаны ветром. Все были без ума от Гарбо. О Джильберте практически не упоминалось. Карьера его по-прежнему шла на спад, и четыре года спустя он скончался. Формально причиной гибели послужил инфаркт, но по существу он в буквальном смысле слова спился. Ему исполнилось тридцать девять лет.
Могла ли радикально измениться судьба Оливье, окажись он партнером Гарбо? Вполне вероятно, что в силу престижности самого факта он стал бы кинозвездой с мировым именем независимо от качества своего исполнения. Возможно также, что вслед за этим Голливуд сделал бы ему невероятно щедрое предложение, и, подписав традиционный семилетний контракт, он оказался бы чрезвычайно ограничен в своей сценической деятельности. Впрочем, поскольку Оливье начинал в Голливуде не с нуля, шумная реклама совместных съемок с Гарбо мало что добавила к его кинорепутации. Он оставался прежде всего человеком театра, а уже затем кино. В вышедшем в 1934 году номере английского ежегодника “Звезды экрана” был раздел, “посвященный биографиям звезд, которые были и будут ведущими актерами кино”. Из четы Оливье в этот список попала лишь Джилл Эсмонд.
Глава 7
ВСПЫШКИ МОЛНИЙ
Оскорбленному Оливье, покинувшему в 1933 году голливудские дебри, повезло по крайней мере в том, что ему не пришлось возвращаться прямо в Лондон и отвечать на назойливые расспросы в качестве отвергнутого кинолюбовника Гарбо. Волей случая эта пытка была отложена, так как его вместе с Джилл Эсмонд пригласили принять участие в бродвейской постановке “Дерева на Грин Бэй” М. Шарпа. Однако Нью-Йорк не принес желанного переключения, хотя Оливье не только играл в чрезвычайно популярной пьесе, но к тому же вновь работал с женой и с английским актером Джеймсом Дейлом, знакомство с которым произошло семь лет назад в “Святом Бернаре”. На спектакле лежала мрачная тень Джеда Харриса, постановщика и импресарио австрийского происхождения — самого жестокого и язвительного администратора изо всех, кого приходилось встречать Оливье. Биографию Харриса, наделенного исключительным театральным дарованием, можно было бы озаглавить следующим образом: “Как приобретать врагов и подчинять себе людей”.
Летом 1933 года Харрис планировал на Бродвее две постановки: ”Дерево на Грин Бэй”, нашумевшую пьесу о гомосексуалистах, и “Озеро” Д. Мэссингэм и М. Макдональда, уже снискавшее в Англии шумный успех. В “Дереве” для демонстрации двух “гомиков” из хорошего общества он хотел использовать такой мужской типаж, как Оливье и Дэйл. “Озеро” предназначалось для пышного возвращения на сцену Кэтрин Хепберн после ее голливудского триумфа. Зная, сколь несправедливо мог обойтись Бродвей с молодой кинозвездой, претендующей на место театральной премьерши, Харрис предложил мисс Хепберн более скромное начало: вторую роль в ”Дереве на Грин Бэй” перед выступлением в ”Озере”. Но актриса заподозрила иное. Было весьма вероятно, что ее стопроцентным кассовым именем Харрис просто хотел подкрепить свою первую постановку. После отказа Хепберн роль получила Джилл Эсмонд.
Какими бы соображениями ни руководствовался Харрис, дальнейшие события подтвердили его правоту. Показанное в октябре “Дерево на Грин Бэй” шло с колоссальным успехом. Декабрьская премьера “Озера” вписалась в историю театральных катастроф. Прежде чем покинуть Бродвей, мисс Хепберн отправилась в “Корт-тиэтр”, чтобы посмотреть расхваленную работу Оливье в “Дереве”. «Я прекрасно помню его незаурядную и эмоциональную игру. "Господи, Ларри, — обратилась я к нему, — вы выступаете блестяще”. — “Да, — ответил он, — я так ненавижу Джеда, что должен выпускать из себя всю энергию, чтобы его не убить”».
Нечто похожее ощущал и Джеймс Дейл: “Все, что Кэтрин Хепберн говорит о Джеде Харрисе, совершенно верно. Не думаю только, чтобы сам он кого-нибудь ненавидел. Он просто был от себя без ума. Он считал себя замечательным человеком, а мы все без исключения не любили его. На Оливье он действовал самым угнетающим образом. Впрочем, Харрис на любого действовал точно так же… Мы репетировали с ним ежедневно в течение месяца, и для нас обоих этот период остался одним из самых тяжелых”.
Впрочем, при всех грубостях, придирках и тирании Харриса нельзя было отказать ему в великолепных результатах. Оливье до сих пор не получал лучших рецензий, чем в роли истерзанного Джулиана Дульчимера. Брукс Аткинсон в “Нью-Йорк Таймс” дал спектаклю редкостную оценку: “Игра исполнителей центральных ролей — Джеймса Дейла и Лоренса Оливье — подобна вспышкам молний… В Джулиане Оливье дает необыкновенный анализ распада личности. Актер, способный провести своего героя от неприметного начала до заключительного поражения, осмыслив все нюансы этого пути, являет нам игру высочайшего класса”.
Флоренс Ф. Пэрри писала в “Питтсбург Пресс”: “Не помню случая, чтобы меня так поразило погружение молодого актера в роль. Джулиан не просто кажется достоверным — мы чувствуем, что он срастается с нами навсегда. Создается впечатление, будто он выходит на сцену не из-за кулис, но из соседней комнаты, где живет этой жизнью так же полно, как и на глазах у публики. В страшном эпизоде, где он становится жертвой извращенного влечения своего благодетеля, Оливье уже не играет, но показывает такой внутренний надрыв, смотреть на который слишком больно; зрители отводят взгляд в сторону, не в силах вынести зрелище его позора”.
Джеймс Дейл, однако, не принял работу Оливье безоговорочно: «Он все время говорил с закрытым ртом и очень суетился на сцене. Неугомонный и подвижный, он затруднял работу для всех
