Мою сестру никогда не приходилось искать. Во-первых, как правило, она была выше всех в толпе, а во-вторых, никогда не опаздывала. Если я приезжал домой на поезде, Мэйв стояла среди остальных встречающих строго по центру. В ту среду перед Днем благодарения она была там же — посреди терминала, на ней были джинсы и мой красный шерстяной свитер, который, как мне казалось, я потерял. Она помахала мне, я хотел махнуть в ответ, но меня взяла за руку моя попутчица.
— Счастливо, — сказала она, вся сияя и улыбаясь. — Удачи с химией. — Она взвалила сумку на плечо. Видимо, снимала ее, чтобы дождаться меня.
— Спасибо. — Я испытывал странное желание спрятать ее или прогнать, но тут подошла моя сестра. Мэйв сжала меня в объятиях, приподняла на дюйм или около того над землей и потрясла на весу. Впервые она это проделала, когда я приехал на Пасху из Чоута, и теперь каждый раз повторяла, видимо, чтобы доказать, что ей это по-прежнему по силам.
— Ты с кем-то познакомился в поезде? — сказала Мэйв, глядя на меня, а не на девушку.
Я повернулся к своей попутчице. Она была идеально среднего размера, хотя, когда мы с сестрой стояли рядом, кто угодно выглядел коротышкой. Я понял, что не спросил, как ее зовут.
— Селеста, — сказала девушка, протягивая руку, которую мы по очереди пожали.
— Мэйв, — сказала Мэйв, и я сказал: «Дэнни», — после чего мы пожелали друг другу счастливого Дня благодарения и распрощались.
— Ты волосы обрезала! — сказал я, когда мы отошли на достаточное расстояние.
Мэйв коснулась рукой своей шеи чуть ниже того места, до которого доставали ее подстриженные черные волосы.
— Тебе нравится? Подумала, буду выглядеть взрослой.
Я усмехнулся:
— Мне казалось, тебя достало постоянно выглядеть взрослой.
Она взяла меня под руку и, склонив голову набок, коснулась моего плеча. На мгновение волосы закрыли ей лицо, и она откинула голову назад. Как девчонка, подумал я и тут же вспомнил, что Мэйв и есть девчонка.
— Это будут лучшие четыре дня в году, — сказала она. — Четыре лучших дня, не считая тех, когда ты приедешь на Рождество.
— Может, на Рождество ты ко мне приедешь? Я к тебе на Пасху приезжал, когда ты была в колледже.
— Не люблю поезда, — сказала Мэйв, как будто это снимало все вопросы.
— Приезжай на машине.
— На Манхэттен? — Она пристально посмотрела на меня, чтобы подчеркнуть идиотизм моего предложения. — Уж проще на поезде тогда.
— У меня была адская поездочка, — сказал я.
— Девушка была настолько невыносима?
— Да нет, с ней-то как раз все хорошо. Она мне очень помогла, кстати.
— Понравилась тебе? — Мы почти дошли до выхода на парковку. Мэйв всегда встречала меня на машине.
— Ну, насколько вообще может понравиться человек, с которым случайно оказался на соседних местах в поезде.
— Откуда она?
— Да какая разница?
— Дело в том, что она там так и стоит и ждет, и никто ее не встретил. Если она ничего, можем ее подвезти.
Я остановился и посмотрел через плечо. Она на нас не смотрела. Она смотрела в другую сторону. «У тебя что, глаза на затылке?» — мне всегда казалось, что это вполне реально. Селеста, в поезде выглядевшая столь уверенно, на станции вся как-то потерялась. Она спасла меня от стольких кошелок.
— Она из Райдала.
— Десять минут нам погоды не сделают. Доедем до Райдала.
Моя сестра лучше, чем я, ориентировалась в родных местах. А еще она была лучше меня как человек. Она осталась с сумками и послала меня к Селесте — спросить, не подвезти ли ее. Потратив еще несколько минут на высматривание в толпе кого-то из родственников — в итоге так и не выяснилось, кто же должен был ее забрать, — она снова спросила, не станет ли обузой. Я ответил, чтобы она даже в голову не брала. Втроем — под бесконечные Селестины извинения — мы дошли до парковки. После чего она забралась на заднее сиденье фольксвагена Мэйв, и мы отвезли ее домой.
* * *
— Это ты предложил ее подвезти, — сказала Мэйв. — Уж в этом меня память не подводит. Мы собирались к Гучам на День благодарения, и я торопилась домой, чтобы испечь пирог, и ты сказал, что познакомился в поезде с девушкой и пообещал подвезти ее до дома.
— Хрень полная. Ты за всю свою жизнь ничего не испекла.
— В смысле мне нужно было забрать пирог из кондитерской.
Я покачал головой:
— Я всегда приезжаю на четырехчасовом. Кондитерская уже закрыта, когда я добираюсь до дома.
— Хватит, ладно? Я просто говорю, что за появление Селесты в нашей жизни я ответственности не несу.
Мы сидели в ее машине и смеялись. Это давно был не фольксваген, ему на смену пришел минивэн вольво с подогревом сидений. Снегоход, а не машина.
Но в тот день снега не было, хотя и стоял холод. Голландский дом уже светился огнями. С годами это стало частью нашей новой традиции — после того как мы с Селестой начали встречаться, расстались и сошлись снова, после того как мы поженились, после того как родились Мэй и Кевин, после того как я стал врачом и завязал с медициной, после всех тех лет, что мы пытались встретить День благодарения как нормальные люди и в итоге сдались. Каждый год мы с Селестой и детьми ехали на машине в Райдал в среду накануне Дня благодарения. Я оставлял их втроем в доме ее родителей и отправлялся ужинать с сестрой. На День благодарения Мэйв устраивала обед для бездомных с группой прихожан, а я ехал обратно, чтобы пообедать с огромной и все расширяющейся семьей Селесты. Вечером мы с детьми ехали втроем навестить Мэйв в Дженкинтауне. Мы привозили с собой остатки обеда и куски пирога, который пекла мама Селесты. Мы все съедали холодным, играя в покер на мелочь за столом в гостиной. Моя дочь, чья склонность к драматизации проявилась еще в раннем детстве, говорила, что это хуже, чем иметь разведенных родителей, если все взвесить. На это я отвечал, что она не имеет ни малейшего представления, о чем говорит.
— Интересно, Норма и Брайт приезжают домой на День благодарения? — сказала Мэйв. — Интересно, есть ли у них мужья, которых Андреа терпеть не может?
— О, наверняка, — сказал я и на мгновение представил себе это с предельной ясностью. Мне стало жаль парней, которых я никогда не видел. — Бедные ушлепки, перешагнувшие порог Голландского дома.
Мэйв покачала головой.
— Трудно представить, что найдется хоть кто-то, кого сочтут ровней этим девочкам.
Я многозначительно посмотрел на сестру, полагая, что она оценит иронию, но до нее не дошло.
— Что?
— Селеста о тебе то же самое говорит, — сказал я.
— Что она обо мне говорит?
— Что ты никого не считаешь мне ровней.
