Но что интересно: вскоре после организации загадочного экологического фонда из информационных центров Управления внутренних дел исчезли записи о былых судимостях Пантова. И четыре года назад он, как честнейший человек, стал депутатом областной думы: был избран по списку предпринимательской партии от Марфинского района.
Что же касается его нынешней депутатской деятельности, то теперь можно лишь говорить о неприкосновенности господина Пантова, которую ему дает удостоверение. Мошенника бы привлечь к ответу и посадить за решетку, а его физиономия вновь красуется в качестве кандидата в депутаты нового созыва…»
Он отбросил газету в сторону: откуда этому анонимщику стало известно о его былых судимостях? Кто-нибудь из сотрудников милиции доложил? Но ведь он с начальником областного Управления никогда не ссорился. Да и главный милиционер области своим назначением в какой-то мере был обязан именно ему, Пантову. Он лично все дела о судимостях Пантова извлек из хранилищ и при нем сжег. Потому полковнику Павлу Махине он всегда и материально помогал, и продвигал его по служебной лестнице. Из района в город. Из города в область. И из того же правоохранительного фонда каждый месяц премиальные подкидывал. Да какие премиальные!
Пантов немного успокоился, улыбнулся, хлопнул товарища по плечу:
— Не грусти, Пантелеич, статья-то анонимная. Выясним, кто автор, и привлечем к ответу. Уверяю тебя, здесь все высосано из пальца.
— Про меня не высосано, Миша.
— А что здесь про тебя-то? Я, наверное, не дочитал до конца.
— Не в конце, а в начале. А вообще, можешь и не читать. Про мою персону сказано, что у меня интрижка с помощницей.
— Так это мы все знаем! — нервно рассмеялся Пантов. — Тоже мне — открыли тайну. У каждого настоящего мужика были свои интрижки. Как же без этого! И я бы завел шуры-муры с такой прекрасной помощницей, как у тебя…
— Но у меня не шуры-муры, — серьезно ответил Пантелеич.
— А что же тогда? Она тебе в дочери годится…
— Вот именно, что в дочери. У меня к ней, Пантов, совсем другие чувства…
— Ну другие и другие. Кому какое дело до твоих чувств!
— Читателям. Избирателям. Народу… И все это нужно теперь как-то объяснить…
— Да кому объяснять?! Завтра же в этой газетенке выйдет опровержение. А через неделю мы вообще закроем ее. Как можно пропускать анонимки в печати!
— Это не анонимки.
— Вот как! А где подпись автора?
— Да ты и первую страницу толком не посмотрел. Там есть и имя автора, и фамилия его, и фотография. И сделана ссылка, что статью «Про власти и народные напасти» читайте на второй полосе.
Пантов снова схватил уже изрядно помятую газету. Из правого верхнего угла на первой полосе улыбалось знакомое лицо известного всей области журналиста Юрия Агейко — заведующего отделом экономики областной газеты.
Около входа в здание думы, куда подрулил автобус, стояло десятка три человек в касках и рабочей одежде. Двое поддерживали огромный плакат, на котором красочно были изображены голые задницы, обтянутые паутиной. Призыв на транспаранте гласил: «Верните заработанное — нечем ходить в сортир!» В руках еще нескольких человек находились плакатики: «Требуем приватизации водообъектов», «Хотим быть хозяевами своих водохранилищ».
Пантов, выждав несколько секунд, пока толпа демонстрантов окружала плотным кольцом вышедшего первым из автобуса Сердюкова, ловко спрыгнул с подножки и почти бегом устремился к дверям здания.
Вслед за Пантовым, опустив глаза, к подъезду гуськом семенили остальные депутаты: никому не хотелось попасть под пресс народного недовольства. Понедельник, как известно, день тяжелый. И раз уж сегодня «окольцевали» Сердюкова, то пусть он и отбрехивается. Тем более не кто иной, как он, возглавлял комитет социальной поддержки. Водники, расположившиеся лагерем на площади, бастовали уже целую неделю, и каждый из депутатов, пробегая мимо них, понимал, что рабочие обосновались здесь надолго.
Плюхнувшись в удобное кожаное кресло, Пантов обнаружил, что злополучная газета находится у него в руках. До начала утреннего заседания оставался еще целый час. Он потянулся к селектору и нажал на кнопку:
— Неаронов, зайди.
Тут же в дверях появился его помощник с опухшим лицом и в мятой белой рубашке, первые две пуговицы которой были расстегнуты. Он прошел к столу и без приглашения опустился в свободное кресло.
— Ты чего это, ептыть, не здороваешься? — строго спросил Пантов, с недовольством оглядывая своего подчиненного. — Что за вид? Ты что, на дискотеку пришел, Вован?
Он хотел сказать еще что-то назидательное о том, какая выправка должна быть у помощника народного депутата, но Неаронов вздохнул и отмахнулся:
— Полноте, Михаил Петрович! Я с вами в приемной поздоровался, только вы, как стриж, в свой кабинет пролетели. Какая пчела вас с утра ужалила? Уж не статья ли в субботнем номере?
Пантов от наглости своего подчиненного лишь поперхнулся, но воспитательную беседу решил отложить. Он наконец брезгливо кинул газету на край стола перед Неароновым и, стараясь не обращать внимания на расстегнутые пуговицы помощника, спросил:
— Ну и что будем делать?
— Я уже составил текст опровержения… — ответил Неаронов, достал из папки несколько листков и положил их на стол.
— Без меня? — удивился Пантов, пододвигая к себе бумаги.
— А где, извините, вас искать? Слиняли на все выходные, без охраны. Меня не предупредили, где будете. Уж кто-кто, а я-то должен знать, где вы находитесь. Как мальчишка, ей-богу, — он опять тяжело вздохнул.
Пантов принялся изучать опровержение. Дочитав до конца, удивленно поднял глаза на своего помощника:
— Но ты ведь здесь ничего не опровергаешь, а пишешь об облике самого автора, — он склонился над текстом и прочитал вслух: — «Разве может Юрий Агейко, человек, скомпрометировавший себя и уволенный из органов МВД по подозрению во взятках, работать в общественном печатном органе и обвинять других людей в нарушении законности?»
— А как бы вы еще хотели? Подскажите… — прищурившись, посмотрел в глаза Пантову Вован.
Депутат ткнул пальцем в газету:
— У меня складывается впечатление, что ты и сам веришь в эту собачью чушь?
— Конечно, верю, — отхлебнув из кружки, спокойно ответил Вован. — Не обижайтесь, Михаил Петрович. Просто надо знать журналиста Агейко. Он никогда бы не выложил общественности то, что не подкреплено документами. В этом отношении он очень щепетильный человек. Имеет юридическое образование, когда-то возглавлял отдел по борьбе с экономическими преступлениями. На каждое обвинение у него имеется бумажка с семью печатями. Это бесспорно. Между прочим, в суде еще никому не удавалось доказать, что Агейко оперирует вымышленными фактами. Поэтому, как мне кажется, нам, в свою очередь, необходимо в опровержении заявить, что и у самого автора рыльце не просто в пушку, а замарано грязью. И непременно добиться, чтобы опровержение было опубликовано. А там народ пусть сам судит, кто виноват больше, а кто меньше. И стоит ли верить милиционеру-взяточнику?
