Привычка мыслить сказывалась во всех его чертах. Вот и сейчас он был погружен в отрешенное созерцание. Молодой человек внимательно наблюдал за происходящим в воде. Стайка пестрых рыбок безмятежно резвилась у самой поверхности. Вдруг стайка бросилась врассыпную, а воду взбаламутил верткий окунь, и одна из зазевавшихся пестрых рыбешек в мгновение ока была втянута воронкой его пасти.
«Все правильно, — подумал Барух, — всяк следует своей природе; сильные пожирают слабых, чтобы самим быть съеденными тем, кто еще сильнее... Естественный ход вещей... Наверное, такое же удовлетворение, как этот мелкий хищник, испытывают сейчас мои бывшие пастыри, мои наставники-раввины, которым с тем же успехом удалось растерзать меня...»
От невеселых мыслей молодого человека отвлек резкий и возбужденный женский голос.
Он поднял голову.
На корме пришвартованной поблизости барки дородная матрона, будто сошедшая с полотна Рембрандта, торопливо стаскивала с веревки развешанное для просушки белье.
— Иоганн! — крикнула она невидимому мужу, призывая его на помощь. — Скорей, помоги мне! Сейчас дождь хлынет!
Иоганн не спеша, развалистой морской походкой приблизился к супруге и, не вынимая изо рта попыхивающей трубки, принял из ее рук огромную корзину с ворохом скомканного в спешке белья.
По поверхности канала пробежала частая рябь, от воды потянуло резким запахом рыбы и морских водорослей. Сильный порыв ветра пузырем раздул полы полукафтана, в который был одет молодой человек.
Стало темно, как в поздние сумерки. Барух посмотрел в небо — низкая черная туча нависла над городом. Она, казалось, давила на грудь свинцовой тяжестью, затрудняя дыхание. В отдалении раздалось глухое ворчание грома.
В этот момент со стороны синагоги к мостику стала торопливо приближаться группа людей, расходящихся с необычного собрания.
Баруху вовсе не хотелось встречаться ни с кем из них, и он, оправив свой полукафтан, двинулся к центру города. Он брел куда глаза глядят и размышлял о том, где же ему теперь найти пристанище.
Спиноза знал заранее, на что обрекает его кара раввинов: теперь он стал изгоем, неприкасаемым — не только для бывших своих единоверцев, но даже для собственных сестер, для которых проживание под одной кровлей с подвергнутым проклятию братом было равносильно собственному отщепенству.
4
Первые крупные капли упали на лоб Баруха. Внимание его привлек гулкий приближающийся топот деревянных башмаков.
Он оглянулся и увидел в двадцати шагах позади себя мужскую фигуру, с головы до пят закутанную в черный плащ. Недоброе предчувствие кольнуло Баруха в сердце. Он невольно ускорил шаги и свернул в ближайший переулок.
Топот позади не отставал.
Барух почувствовал, что его одолевает желание пуститься в бегство, чтобы избавиться от зловещей черной тени, преследующей его. Усилием воли он усмирил это желание и продолжал идти вперед с прежней скоростью, сворачивая то в один, то в другой переулок, и спустя несколько минут потерял направление в их лабиринте.
Кажется, ему удалось оторваться от неизвестного преследователя...
Дождь усиливался. Изломанные клинки молний сверкали над остроугольными крышами ближних зданий, а оглушительные раскаты грома сотрясали воздух над самой головой Баруха.
Он остановился перевести дух после быстрой ходьбы и прислонился спиной к стене дома, широкий карниз которого направлял потоки воды по желобам к водосточным трубам, оставляя прикрытым пространство шириной в полметра, куда попадали только мелкие брызги.
Там он простоял несколько минут наедине с грозой...
И вдруг из-за угла здания к нему метнулась черная тень. Барух не успел пошевелиться, как она нависла над ним, отрезав путь к бегству; верхняя часть плаща неизвестного распахнулась и обнажила знакомые черты лица с горящими глазами фанатика.
— Рефоэл?! — изумленно воскликнул Спиноза.
— Да, Рефоэл! — торжествующе проревел голос черного человека. Он, казалось, заглушил зазвеневшей в нем ненавистью новый удар грома. — Рефоэл послан Адонаем, чтобы стереть с лица земли величайшего грешника всех времен! Мне зачтется этот подвиг! Мое имя станет священным для всех иудеев!
Острое лезвие кинжала ослепительно блеснуло в свете молнии, и разъяренный фанатик направил свое оружие в сердце молодому человеку... Но в этот страшный миг порыв шквала сбил руку убийцы с намеченной цели, а взметнувшиеся вверх полы полукафтана жертвы, подобно крылам ангела-хранителя, хлестнули по лезвию кинжала. Оно пронзило одну из них насквозь и застряло в плотной ткани.
Воспользовавшись секундным замешательством противника, Барух рванулся вправо — кинжал выскользнул из руки убийцы и, зазвенев от удара о мостовую, своим острием разделил надвое дождевой поток, хлещущий из водосточной трубы...
5
Седобородый мужчина с дочерью, ставшие свидетелями анафемы, провозглашенной с кафедры синагоги Баруху Спинозе, успели вернуться домой до того, как начавшийся дождь превратился в настоящий ливень.
Оба они были еще под впечатлением гнетущего зрелища, глубоко ранившего впечатлительную душу девочки.
Мужчину звали Франциск ван ден Энден, а его дочь — Клара Мария, но все близкие привыкли называть ее просто Марией или, на французский манер, Мари.
Франциск ван ден Энден был одним из незаурядных людей своего времени. В Амстердаме он имел врачебную практику и прославился как знаменитый врач. Однако он был не только всесторонним специалистом своего дела, но и человеком энциклопедической образованности.
Он закончил Левенский университет, где изучал медицину, философию и юриспруденцию. При этом обнаружил такие выдающиеся способности, что в восемнадцатилетнем возрасте получил от руководства университета приглашение занять должность профессора.
Однако он отказался от этого лестного предложения, предпочтя ему разностороннюю практическую деятельность. Он перепробовал профессии и врача, и юриста, и даже дипломата, и, наконец, создал в Амстердаме школу по изучению латинского языка (филологическую семинарию), где считали честью для себя учить детей самые знатные фамилии города.
Однако у него была еще и слава отъявленного атеиста. Первый биограф Спинозы Коле-рус отмечал, что Франциск ван ден Энден «преподавал с таким успехом, что богатейшие в городе купцы долгое время отдавали к нему детей в обучение, пока не оказалось, что кроме латыни он преподавал своим воспитанникам еще нечто другое. Ибо впоследствии узнали, что он сеет в молодых умах семена безбожия. Это подтверждается свидетельством многих лиц, которые до сих пор не устают благословлять память своих родителей за то, что они вовремя успели вырвать их из когтей сатаны и из рук такого опасного и безбожного учителя».
И этот человек, заметив дарования молодого Баруха, предложил ему бесплатно посещать свою филологическую семинарию.
Барух с восторгом принял его предложение. Он прилежно занялся изучением латинского языка и достиг в нем таких успехов, что вскоре превзошел знаниями и самого учителя.
