все наперекор. Если его спрашивали о новинках, он как на духу говорил что-нибудь вроде:
– Что за безумная причуда – читать новые книги. Вы правда, что ли, думаете, будто за 500 лет книгопечатания именно сейчас выпускают все самое интересное? Что после века поощряемой государствами безвкусицы массового общества именно вот сейчас есть авторы, способные писать смелее и глубже Толстого?
После такого покупатели обычно не покупали ни Толстого, ни новинок, а как-то потихоньку уходили из магазина.
Спрашивали ли его о старой книге, или о новой, или вообще о чем-то, чего он не читал и читать не мог, Волгушев за словом в карман не лез. Лишь увидев, что он с кем-то из посетителей говорит, N холодела внутри и всякий раз, приблизившись, действительно слышала что-нибудь такое, чего от своего продавца никогда не хотела бы услышать:
– …писатель такого сорта, что если в одной сцене герой просит у девушки руку и сердце, то уже в следующей подробно и во всех деталях у нее их вырезает пилой. Как хотите, а по-моему, это остроумие где-то на уровне девятого класса.
Покупатель двигал кадыком от удивления, но только хуже делал, если пытался спорить:
– А Пелевин?!
– Ну, а что Пелевин. Это, извините, просто твиттерский, каламбурящий над брендами. «Семка Халвич проверен на ВИЧ». «Реклама курорта: для загорающих и выгорающих». Вы уж сразу сборник анекдотов купите лучше.
Такие же монологи у него были по нескольку раз отрепетированы для основных популярных авторов.
– Быков? Что ж, и у него, на мой вкус, есть неплохая вещь. Краткий пересказ романа «Дар» в сборнике от 1997, если мне не изменяет память, года. С этим пересказом книгу можно прочесть за восемь минут и еще успеть перед сном поиграть в «Доту». Правда, у нас вы его нигде не купите, но на сайте Briefly его можно прочитать совершенно бесплатно.
Покупатель глядел, не понимая, шутка ли это.
– Думаете, небось, хорошо ли я разбираюсь в том, что говорю?
Волгушев улыбался. Покупатель тоже.
– Я разбираюсь в этом отлично – в свое время я прочитал весь сайт «Вкратце точка ру» за 16 минут.
Если покупатель говорил, что ему нравится Хармс, Волгушев тут же говорил: «Как же, как же, автор афоризма «Конечно, убивать хохлов – жестоко. Но что-то же с ними надо делать!» – и, когда вместе с резко вспотевшим собеседником находил в книге соответствующую строчку, с деланным удивлением сокрушался, что перепутал «хохлов» и «детей».
Если ему на такое замечали, что у него, видимо, какое-то предубеждение против современных русских писателей, Волгушев отрезал:
– Это не русские писатели, а советские. Делать вид, что советская литература продолжает русскую традицию, – это как растить чужого ребенка и удивляться, что он непонятен и неприятен тебе в самых общих своих чертах. Может ли вообще быть что-то хуже, чем растить чужих детей против своей воли?
Такое поведение не только отпугивало покупателей, но и распускало других продавцов. Один раз N своими ушами слышала, как Алиночка на вопрос, есть ли у них «Дракула», не задумываясь, ответила: «Вон у кассы стоит».
Как-то в магазин заехал с презентацией своей книги о заморских территориях США улыбчивый американский трэвел-блогер. Волгушев еще в дверях подошел к нему, прихватил за локоть и вместо приветствия вполголоса сказал: «Ферст синг ю шуд ноу эбаут беларашенс из зэт ви а литерали зэ сэйм пипл эз рашенс. Литерали. Ду ю андестэнд ми? Ит из икстримли импотэнт». Американец, все глупо улыбаясь, кивал и только непроизвольно пытался застегнуть неверной рукой замочек горла свитера, пока его от Волгушева не отодрала уже рассыпающаяся в извинениях N. В магазине потушили верхний свет, и социалист-американец час рассказывал при свечах любознательным пенсионерам, как гончие подбитую куропатку, чующим бесплатные мероприятия, ерзающим студенткам из провинции и аппетитным офисным интеллектуалкам под 40 про то, что в американских колониях нет избирательного права, что даже в американской метрополии до сих пор нет гарантированной государством медицины и, конечно (это был конек лектора, пробуждавший от дремы всякий зал в его нудном турне), что в столице Пуэрто-Рико есть бар, где туристы могут выйти с бутылкой пива во двор и подпоить местную свинью-алкоголика. Американец иногда замедлялся, вглядываясь в публику и пытаясь сообразить, кто же из них Petya, но никакого Petya в магазине уже не было. В тот день вообще была не его смена, пришел он только ради американца и, сказав, что хотел, не задерживаясь, поехал обратно домой.
Раз в неделю являлась совершенно квадратная, что с ее порядочным ростом создавало для всех прочих посетителей и даже продавцов большие неудобства, толстая девица с неожиданно детским круглым и из-за поджатых накрашенных губ будто сразу обиженным лицом, которая застенчиво (как застенчив, наверное, среди ни в чем не виноватых рюмок и тарелок тот слон, которого присказка все гонит в посудную лавку) выбирала что-нибудь из новинок, о которых писали на «Медузе», жеманно расплачивалась с видом, будто даже набирая код карты, говорила продавцу: «Да, вот только мы с вами тут и есть культурные люди», – и перед уходом непременно минут пять сидела с раскрытой на случайной странице покупкой, быстро оглядывая поверх книги, кто еще есть в магазине, как выглядит и что о ней думает. Все продавцы знали, что в соцсетях девица представляется как Джек Гроб, но не были уверены, прилично ли к ней обращаться в мужском роде, или это так же невежливо, как взрослому влезть в детскую игру («Какой вы дом хороший на дереве построили. А сколько за отопление платите?»), и потому даже в таких коротких с ней контактах страшно смущались, чтобы, не дай бог, не применить к ней хоть в какую-либо сторону гендерно окрашенные слова. Как-то она имела неосторожность обратиться к Волгушеву:
– Привет. А подскажи, пожалуйста…
– Минуточку.
Волгушев чуть наклонил голову, но девушка как-то по интонации, что ли, решила прямо здесь замолчать.
– Мне кажется, или вы только что попытались навязать мне гендер?
– Чего?
– Я предпочитаю характеризовать себя при помощи местоимений «они», – он легонько наискось разрезал воздух ладонью, – «он».
Джек помолчала.
– Обращаться на «вы» типа?
Волгушев слегка поклонился.
– Хорошо. Извините.
Они обменялись натянутыми улыбками, и впредь Гроб в магазине на всякий случай не использовала вообще никакие местоимения.
N подводила к Волгушеву представительного мужчину с животиком и быстро переводила взгляд с одного на другого (мужчина снисходительно улыбается, Волгушев
