клацает клавишей в экселевской таблице). «А вот у нас как раз есть специалист по этому вопросу, да, Петя?» Мужчина, не торопясь, рассказывал, что ему хочется какого-то, понимаете, большого русского романа, как в школе читали, чтобы любовь, и диалоги со смыслом, и описания еды. Волгушев дожидался, когда хозяйка отойдет, и сразу же переходил к делу, часто еще на вопросе собеседника:
– Ну, так как вы все русские романы уже прочли, остается советовать американские. Вот, например, хит продаж: русский граф возвращается в 1922-м в Москву, его арестовывает чека и после допроса приговаривает к пожизненному домашнему аресту в гостинице «Метрополь». Так он там до конца книги и мучается, извините за спойлер.
– Это по реальной какой-то истории?
– А то. Станут американцы врать. Ну, может, был тот «Метрополь» в 22-м учреждением, а не гостиницей. Ну или должны были графу дать всяко не меньше десяти лет Соловков. Но не от балды же лауреат «Букера» такое написал, наверняка на что-то опирался. У них и нон-фикшна про революцию много выходит, отслеживают тему.
Мужчина, раскусив некоторую иронию, криво улыбнулся:
– И как, покупают такое?
– Покупать, может, и покупают, но что читают – ни за что не поверю.
– А вы сами, может быть, что-то пишете?
– Нет, я просто живу.
Работал Волгушев больше всех, и поэтому на его выходки закрывали глаза. Он таскал все тяжести, передвигал всю мебель, развозил заказы курьером и, в общем, относительно сносно торговал в зале. У него были и безусловно сильные стороны. Когда магазин участвовал в книжной выставке, к романтически растрепанному Волгушеву, закасавшему рукава свитшота и нацепившему на пояс барсетку для наличных, подошли абсолютно все женщины, какие вообще были в тот день в помещении.
Как-то фотограф, которого обожали Катя с Алиночкой, накупил за раз столько альбомов по искусству, что, хохоча, заявил, что из магазина их унести не сможет и, наверное, лучше поставит книги обратно на полки, но так, чтобы читать их никому, кроме него, не разрешалось. Тюк книг нести к фотографу, естественно, вызвался Волгушев. Фотограф открывал и придерживал двери, Волгушев, как носят арбуз, прижав к животу, нес книги. В большой светлой квартире, которая вся была видна от входной двери, были только разбросанные по полу вещи и разложенный диван у окна. На диване громоздилась гора белья. Из-под белья выглядывала босая женская нога.
– Она в порядке, просто вмазанная.
Волгушев поднял брови.
– Шучу. Книжку читала до утра, теперь отсыпается.
К тому же всегда случались покупатели, которые в упор ничего не замечали и оказывались Волгушевым именно из-за его выходок очень довольны. Одна пожилая женщина решила, что Волгушев – идеальный учтивый продавец, после того как он, утомленный ее долгим объяснением, что да зачем она должна купить, паясничая, сказал: «Книга – лучший подарок. Особенно если куплена в нашем магазине», – и теперь каждый раз норовила от книги в руке перейти с ним к разговору о неблагодарной молодежи. Другой, которая все требовала книгу, что после себя оставит «светлое ощущение, чувство легкости и счастья», Волгушев выдал оформленный как небольшую книжку блокнот и угадал – блокнот ей как раз нужен был в подарок.
Остальные его выходки проходили у N где-то на периферии зрения и в какой-то момент даже перестали вызывать сильные переживания.
Вот бородатый толстяк пыхтит у полки: он не находит почти совсем никаких комиксов. N, занятая своими делами, подсказывает ему, что необходимые он всегда может заранее заказать у, вот, сотрудника – и в следующий раз застает толстяка уже совершенно красного и почти кричащего на Волгушева:
– Комиксы – это тоже искусство!
– Да, и какое к тому же плохое! – вздыхает Волгушев.
N делает вид, что по-прежнему очень занята, и быстро проходит мимо. Толстяк, не сходя с места, читает небольшую лекцию о снобизме:
– Нет ничего плохого, если человеку одинаково нравятся и Достоевский, и «Сумерки».
– Конечно, ничего плохого нет. Плохой вкус – это не конец света. Не стоит только вести разговоров об иерархиях и авторитетах, если у вас о них нет внятного понятия. «Вас» я говорю просто как оборот речи, разумеется.
У полки шушукаются студентки, и по быстрым косым взглядам, которые они иногда бросают на окружающих, понятно, что они задумали какую-то на редкость незабавную каверзу. N шепотом просит Волгушева с ними переговорить, тот, не протестуя, оставляет кофемашину недомытой и идет к студенткам.
– Простите, можно вас спросить насчет книг?
– Можно, – тоскливо отзывается Волгушев.
– Вы же, наверное, много про писателей знаете. Как вы думаете, что писатели чаще пьют – коньяк или вино?
– Понятия не имею. Я в спиртном совсем не разбираюсь.
– Почему? – томно и глупо протягивает самая некрасивая девица.
– Не пью, – со вздохом отвечает Волгушев.
К девице вплотную становятся две подружки.
– По медицинским причинам? – сипло спрашивает раньше молчавшая.
– Да нет. В старших классах я вдруг заметил, что все поголовно стали выпивать. Паренек, с которым мы в четвертом классе строили шалаш на яблоне, уже в восьмом выпивал перед уроком стакан водки и сидел потом 45 минут, покачиваясь. В девятом мой класс как-то в полном составе остался после уроков и распил несколько бутылок, прямо не выходя из-за парт.
– Да, это обычное дело, – энергично подтверждает сиплая.
– И вот тогда я решил, что, ну логично ведь будет, если я хочу быть оригинальным, просто вообще не пить. Всем сразу будет интересно. Так и оказалось. Я сидел за партой с пареньком, который из кожи лез, чтобы рассказать, какой он пробовал абсент, и никто его не слушал. А стоило мне просто сказать, что я не пью, как сразу ко мне оборачивалось несколько голов. Ну и с возрастом это только лучше работать стало. Я еще ничего не сказал, а мне уже что-то доказывают и объясняют, спорят со мной. Всем я сразу интересен из-за этого, понимаете.
Студентки не знают, как это все понимать, и просто молча уходят. Уже из дверей доносится шепот: «Душнила».
Один раз N прямо доконала покупательница из тех, что пришли поболтать, а покупать и вовсе ничего не собираются.
– …Ну а разве это лучше Пруста, – спросила женщина с улыбочкой.
– А вы уже прочитали Пруста, то есть? – спросил вместо N, которая Пруста не читала и от разговора так утомилась, что была готова
