он несет, а тот давай выкручиваться, мол, чего не скажешь в шутейном разговоре. Все облегченно посмеялись и забыли. Казалось бы…
Прибыли нидерландские гости, начались праздники. Все веселятся, мед-пиво пьют. Целых десять дней, а на одиннадцатый королевы сидят, болтают о своем, о девичьем, и Кримхильда говорит: «Смотри, Брунечка, какой у меня муж. Спортсмен-комсомолец-красавец. Не чета твоему замухрышке колченогому». Брунгильда аж ахнула: «Чего это у меня замухрышка? Да мой получше вашего замшелого Зигфрида будет. Гюнтер-то поди король, а твой, ха, вассал! И сама ты — вассалиха!!» Кримхильда возражает, настаивает, ее муж тоже король, к тому же, самый богатый король. Я, говорит, докажу тебе, что королева, когда в церковь пойдем. Напряжение нарастает.
Идут на следующий день на обедню и устраивают толкучку в дверях собора. Одна утверждает, что войдет первая, как старшая по званию. Вторая ей фигуру из трех пальцев, и туда же. Спорят, ругаются, не уступают. Тут Кримхильда заходит с козырей, бросает в лицо Брунгильде, что ту в состязании победил и первую брачную ночь с ней провел не Гюнтер, а Зигфрид. И заявляет это с таким апломбом, к бабке не ходи, гордится. Брунгильда потрясена. Не верит. А Кримхильду понесло, говорит: «Заходи ко мне, я тебе покажу и перстень твой, и пояс. Откуда бы им у меня взяться, если я лгу? Шах и мат, королева Исландии».
Брунгильда, получив доказательства, ревет белугой, что все королевство уже в курсе — девчонки поссорились. Гюнтер принялся супругу расспрашивать. В ситуации сориентировался быстро, позвал Зигфрида обсудить. А Хаген, чтоб ему пусто было, уже в эту историю нос свой сует и зверски негодует, зачем его королеву Брунгильду больно обидели. Короли пообщались, пришли к выводу, тут дело щекотливое, надо спускать на тормозах. Решили, каждый своей супруге устроит воспитательный момент, все и уляжется. Удовлетворились найденным выходом, продолжили веселиться.
Хаген же времени не тратя даром, начал окучивать братьев-королей. Вы гляньте только, говорит, да с его ресурсами, кивает на Зигфрида, не ровен час, он нам кузькину мать покажет, надо с этим что-то делать, товарищи. Короли в изумлении поначалу к его словам отнеслись с недоверием, а Хаген им опять про клады да богатства, что Зигфриду достались. Настоятельно рекомендует изъять и поделить. Братья пальцем у виска крутят, типа, кто ж даст изъять-то? А Хагену того и надо, вот, говорит: «Вы абсолютно правильно намекаете, ничего и не остается, как убить Зигфрида. Зверство, конечно, но заметьте, не я это предложил». Короли в своем благородстве поколебались, может и правда, Хаген дело советует. Все. Упало зерно предательства в их королевские души. Только младшенький, Гизельхер, проголосовал против. Да кто ж его слушал.
Задумали они хитрую подлость — распространили информацию, что на них напали датчане. Зигфрид тут как тут, успокаивает: «Не кручиньтесь, господа, я вам помогу. Объявляйте мобилизацию и вперед». Все засуетились, имитируют подготовку к военному походу. А гадина Хаген приходит к Кримхильде и спрашивает, нет ли у ее супруга проблем каких со здоровьем или, может, уязвимостей, чтобы на поле брани особо тщательно беречь Зигфрида от вражеских поползновений.
Кримхильда отвечает: «Да конечно! Ну надо же, как вы вовремя. Есть у Зигфрида на спине, между лопатками место одно. Он, когда в драконьей крови купался, ему туда листочек прилип и теперь это место абсолютно беззащитно». Хаген лицемерно, но правдоподобно разволновался: «Да как же так? Ой-ой-ой! Что ж это делается, люди добрые?» Но быстро собрался и попросил Кримхильду вышить на рубахе Зигфрида крестик, аккурат над уязвимым участком. Говорит, сослепу не разберу, где у него лопатки, где голова, где попа, а так ваш крестик мне предельно ясно укажет какую часть Зигфрида нужно беречь с самоотверженностью и рвением.
Остальные же граждане заговорщики, решили, ну ее на фиг, эту выдуманную войну с датчанами, давайте лучше на охоту съездим. Зигфриду сказали, что датчане передумали и по такому радостному поводу, поедем в лес, ловить дичь. Тот опять на все согласен. Время провели хорошо, все уже почти забыли, что им еще Зигфрида убить надо, но он сам напомнил — лучше всех стрелял, больше всех поймал. Ну и утомился само собой, запыхался. Просит попить, а ему «ой, мы, головы садовые, забыли и ничего не взяли». Психанул Зигфрид, решил из ручья напиться. Еще на перегонки с Гюнтером побежал из духа соревнований. Поддался тому, конечно, потому что вот такой он был вежливый человек. Собрались у ручья, а Хаген все рядом с Зигфридом крутится, я, говорит, курточку вашу подержу, что б не замокла, копье, щит, начинайте уже, пейте. Разделся Зигфрид до рубахи, наклонился к воде, тут ему Хаген копье в то самое место и тыкнул. Развернулся король, зашатался, ты чего творишь, у Хагена спрашивает и даже попытался того пристукнуть, но не успел — испустил дух. На прощанье, конечно, сказал: «Какие же вы все бургунды, свол…». И умер.
Бургунды подавлены. Понимают, злокозню совершили. В глаза друг другу не смотрят. Стыдно. Везут тело Зигфрида домой, утешают себя, что зато похороны они ему устроят, обзавидуешься. Вернулись в замок. На дворе ночь, Хаген хватает труп и попер куда-то. Ему кричат, ты чего, старый извращенец задумал, а тот знай пыхтит, старается. Я, говорит, его на порог Кримхильде положу. Вот она удивится. Тащит и злобно хохочет.
Ну, сами понимаете, что было утром. У новоявленной вдовы нервный срыв, Зигмунд, папа Зигфрида, потемнел от горя, свита из нибелунгов рвется найти виновных и наказать. А чего их искать? Кримхильда на церемонии прощания следственный эксперимент провела. Идите, говорит, все к моему любимого покойному мужу и целуйте, при ком рана его закровоточит, тот и есть убийца. Естественно, выяснилось, что это Хаген. А тот и не думает скрывать, заявляет: «Да, это я и что? Ничего то вы мне и не сделаете». И ведь прав, мерзавец.
В общем, как пришли немного в себя нидерландцы, решили ехать домой. Кримхильда согласилась: «И правильно. Только я не поеду. Чего я в ваших Нидерландах без Зигфрида не видела. Опустела без него земля. Не обессудьте». Зигмунд напоминал ей, что у нее вообще-то сын еще есть, взывал к родительским обязанностям и материнскому инстинкту, да бестолку. Взяла она, подаренный мужем клад нибелунгов и осталась на родине.
Поселилась недалеко от могилы Зигфрида, предается печали, воспоминаниям и богоугодным занятиям. Попутно одаривает всех богатствами — растит электорат, повышает лояльность. У Хагена от такого аж подгорело, не дай Бог, думает, верные ей рыцари, покушение на
