не зажегся. И зеркало занавешено снова. А бабушка прям внутри, здесь, в комнате. Или это не бабушка вовсе?
— Не бойся, Тасечка. Не бойся, милая. Не бойся, внученька.
Обычным бабушкиным голосом говорит. Тася на подушку села, успокоилась.
— Я к тебе, бабушка, не пойду. От тебя пахнет невкусно.
Бабушка громко втянула в себя воздух. И еще раз. Закашлялась. Сплюнула что-то в ладошку. А потом ладошку об кровать отерла.
— Голодно мне, Таська. Одежу не дала мне, ни одежы, ни еды, такая ты внучка. Так ты бабушку любишь.
У Таси уж уши полыхнули от возмущения. А как же секретик во дворе? «Супная» страница, котлетная, конфетная! А еще телевизор! И там певец в голубом костюме! Как же так?!
Бабушка все терла и терла простынку, а потом хвать рукой за подушку, на которой Тася сидела, и давай к себе тянуть.
— Иди ко мне, Тасечка, иди, моя хорошая.
— Я поняла, бабушка! — зашептала Тася. — Это все баба Зина. Она видела. Она секретик разоряла.
А бабушка не слушает, тянет подушку на себя.
— Бабушка плохого тебе не сделает. Иди, родная, обниму тебя.
Тут на кровать Мурзик прыгнул. Шипит, спина колесом. Бабушка, как подскочит. Стоит и дышит тяжело. Тася глаз ее не видит, космы на лицо падают, только черный, беззубый рот открывается и закрывается, как дырка какая-то. И на груди сосок острый, огромный. Прямо в глаза целит. Внутри аж царапает.
— Ты, Тасечка, все правильно делаешь, — вдруг бабушка говорит своим обычным голосом. — Просто конфетки испортились. Ты лучше еще мне курочку пришли. Беленькую. И по котику я скучаю. И по Зиночке. Вот бы они ко мне погостить приехали.
Мурзик вдруг заорал как сирена автомобильная. Весь дом перебудил.
***
Ну, ничего, подумала Тася, засыпая на следующий вечер, теперь то бабушка поди довольна будет. И Мурзик к ней в гости попадет, и подружка ее любимая. Будет с кем телевизор смотреть.
Сегодня днем, Тася старательно нарисовала котика и женщину в платке, и подписала как могла. Специально спросила у мамы, как пишется имя Мурзика и бабы Зины. А вот курочку не нарисовала. Жалко стало. Вспомнила как та бабушка, что из зеркала, курочку схватила и шею ей вывернула. Хватит с бабушки и конфеток. Нечего. Обойдется. И вообще, надоело. Папа сегодня маме сказал, надо уметь отпускать. Вот и Тася подумала — бабушка пусть своей жизнью там живет в новом месте. А подарочки только по праздникам. А то Тася весь день рисует, а ночью еще и болтает с бабушкой — не высыпается. Тася еще подумала и тапочки нарисовала. Бабушкины любимые.
В этот раз, листочек с рисунками снова в землю закопала, только уже не стала стеклышком место обозначать — вдруг кто разроет.
Хорошо бы бабушка больше не приходила, еще подумала Тася и сразу заснула…
…А проснулась она, когда луна огромная, как в книжке, к ней снова в окошко заглянула. Да так заглянула, что вся комната осветилась.
Тася села на кровати. Никого в комнате не было.
— Бабушка? — позвала на всякий случай Тася. — Мурзик?
Тут Тася и услышала. Еле-еле. Тихо-тихо. Шлеп. Шлеп. По голым пяткам. Тапочки старые. В зеркале она прячется — вот где!
И Мурзик мяукнул. Жалобно так. И коготками по стеклу. И он там?!
Тася вскочила, к зеркалу подбежала и простынку с него сбросила.
А внутри какая-то комната незнакомая. Мурзик, как Тасю увидел — вытянулся в струнку, лапками перебирает по зеркалу с той стороны.
Шлеп. Шлеп.
Тася руки протянула, да и внутрь незнакомой комнаты провалилась. Мурзик прямо ей на руки и прыгнул — дрожит, сердечко бьется. Когти запустил в пижаму, не вырвешь.
— А ну тихо, — приказала ему Тася и как была с Мурзиком на руках под стол залезла, а на столе скатерть длинная с кисточками, закрыла их, спрятала.
Шлеп. Шлеп.
— Кто здесь? — услышала Тася чей-то знакомый голос. Так ведь это же баба Зина, соседка бабушкина с первого этажа. Это что же выходит? Тася к ней в квартиру попала? Чего только во сне не произойдет. Тася зевнула. А Мурзик, дрожащий так, что стол, под которым они прятались, ходуном ходил, вдруг замер только когти глубже запустил. Больно! Тася уже хотела Мурзика шлепнуть, как баба Зина заверещала, но тоненько так, еле слышно, будто чайник сипит, или шарик, когда из него воздух выходит.
— Не подходи! Изыди! Изыди, бес!
Шлеп. Шлеп.
А потом кровать затрещала, заохала, и стало слышно, как будто кто-то бумагу рвет, долго рвет на мелкие самые кусочки, и зачавкало потом, забулькало. Зато верещать никто уже не верещит.
Шлеп. Шлеп.
— Таська! — позвала бабушка. — Кота отдай!
Мурзик жалобно мяукнул.
Шлеп. Шлеп.
Тася увидела, как опухшие, монументальные ноги в старых, без задника тапочках остановились прямо перед столом.
— Таська, вылазь! Кому говорят.
Бабушка застонала и упала на колени. Рука влажная, блестящая появилась из-под скатерки. За ней тянулся мокрый черный след. Рука стала подбираться к Тасе и Мурзику. Ближе, ближе. Ползет по полу, удлиняется, вот один локоть показался, вот второй, а рука все дальше ползет. Сейчас схватит!
— Тасечка, милая! Дрянь такая! Бабушку не любишь?!
Тася заверещала, что было сил. Вышло у нее гораздо лучше, чем у бабы Зины. Весь дом сбежался.
***
…а в поезде ехать было здорово!
Только их с Мурзиком в купе пускать не хотели. Тася заплакала навзрыд — это она хорошо умела, очень громко и настойчиво, добавляя к плачу такое специальное подвывание, взрослых обычно хватало минуты на три, прежде чем они сдавались и разрешали все, что хочешь. Папа о чем-то пошептался с проводницей, и вуаля! Мурзик своими желтыми плошками разглядывает несущиеся мимо столбы и елки, стучит лапой по занавескам и иногда оборачиваясь на Тасю, как будто не может поверить, спрашивает протяжно «Мяу?»
Днем уезжали впопыхах. Внизу еще стояла машина «скорой», полиция. Заходили с утра сосредоточенные дядьки в пиджаках, спрашивали, слышали что-нибудь ночью, видели кого? Папа и мама растерянно пожимали плечами. А Тася и Мурзик молчали. Да их и не спрашивали.
Когда Тася ночью закричала, то папа мигом прибежал. Нашел ее под одеялом, в кроватке, вместе с Мурзиком. Мурзик еще Тасю всю расцарапал. Пока мама обработала ранки какой-то шипучей водой, Тася наотрез отказалась возвращаться в свою, вернее в старую бабушкину кровать. В итоге спала между родителями на раскладном диване. А утром…
Что там произошло в квартире у бабы Зины, Тасе никто не сказал. Она только подслушала как папа, сходив к соседям узнать, что к чему, с
