поставил ее передо мной.
— Сколько с меня?
— Ничего не надо.
Он вежливо улыбался.
— Как так?
Он улыбался вежливо, но немного снисходительно:
— Все за счет заведения.
— Тогда дайте мне еще две сразу и сигарет.
Он совершенно спокойно, ни капли не смущенный моей дерзостью, поставил передо мной пиво и положил сигареты.
— Все?
— Да, спасибо. А почему? За какие такие заслуги?
— Идите, присядьте.
Я пошел обратно за столик, пил потихоньку пиво из бутылки, я люблю пить из бутылки, и смотрел по сторонам, пытаясь что-то понять. Место какое-то странное было. Люди вокруг были задумчивые, иногда кто-то из них вставал и шел в сторону выхода, находящегося в конце зала. Один мужик зашел туда, и оттуда послышался поток брани. Мужик ругался непонятно на кого, утверждая, что зря пахал «как Папа Карло». Только вместо «пахал» он использовал другой глагол.
Тогда я встал, взял одну бутылку с собой и подошел к девушке, которая сидела одна, пила чай или кофе, ее я приметил полбутылки назад:
— Можно сесть с вами?
— Садитесь.
Она была симпатичной.
— Что?
— Нравитесь вы мне. Красивая.
— А.
— Но я хотел у вас спросить, что это за место?
— Так вот же, на столе лежит брошюрка, почитайте, там все написано. И можно на «ты».
— Хорошо. Я просто думал, это реклама.
Я начал читать. Там была написана всякая чушь, совершенно не литературным языком. Я прочитал полтора предложения о каких-то райских пастбищах и отложил эту ерунду.
— Тут, — говорю, — какая-то матерная ерунда.
Она ехидно заулыбалась.
— Как вас зовут?
— Я же сказала, можно на «ты».
— Тем не менее как вас зовут? Тебя.
— Соня.
— Славно. То есть очень приятно, — я представился. — Так где мы находимся?
— Почитал бы это. Там волшебный текст, когда его читаешь, там все объясняется так, как если бы объяснял сам читающий. Это там тоже написано.
Я усмехнулся.
— Да это зеркало души? Это вы намекаете, что я такой матерщинник?
— Не смейся. Это правда. И не выкай, надоел.
Я ответил:
— Ладно.
— Ты что, — говорит, — не помнишь, как здесь оказался?
— Н-нет, чего-то не могу вспомнить.
— И я не помню, — говорит. — Мы попали в чистилище, или как там это называется? В общем, когда умираешь, попадаешь сюда.
Тут нас отвлек парень. Тип этот, непонятно откуда взявшийся, стоял и кричал:
— Что такое, чуваки?! Что за ерунда?!...
— Вот, посмотри, — сказала мне она. — Это уже не первый.
— Что здесь происходит?! — этот тип был здоровенький, но из дверного проема вошли двое охранников, они направились к нему.
Тип голосил:
— Какого черта, — схватил мужичка, мирно прихлебывавшего свое пойло, и ударил его. — Что за хуета такая?!
Охранники резко схватили бунтаря под руки и поволокли к выходу.
— Да отпустите меня, пидоры, отпуститипидары!
Случайная жертва дикого парня опять сел прихлебывать свое пойло.
— Истерика у него. Тоже, как ты, ничего понять не может, в раю оклемается, — пояснила Соня.
— Этот кретин попадет в рай, по-твоему?
Парня в этот момент вытащили из помещения, снаружи доносился его крик, невероятно дикий:
— Да что это, блять, такое?! Где мои ноги?!
И потом заткнулся.
— Ада нет, — пояснила она. — Вот этому ноги отняли. Такая штука: все хорошо, рай открыт для всех, но тебя делают калекой. Как только выходишь, а там в зависимости от того, кто ты, как ты жил и думал, тебя лишают конечностей. Или ушей.
— Ебано, — только и сказал я растерянно. И извинился.
— Ничего. Да, приятного мало. Я сижу здесь уже часа два. Настраиваюсь пойти.
— Так зачем тогда вообще туда идти?
Она так посмотрела на меня, как будто очень рада, что я задал этот вопрос. Как будто ответ на него она берегла и лелеяла
— Ты видишь тут туалет?
— То есть? Нет.
— Ну.
Я на нее тупо смотрел. Она улыбалась. Тут до меня дошло, что я ошибся в выборе выпивки.
— Ебано два!
— Вот-вот. А подают тут только напитки, больше ничего. Видимо, чтобы заторов не было.
— Да уж, долго не просидишь. Значит, когда людям захочется в сортир, им придется лишиться конечностей. Остроумно.
Пока мы молчали, я закурил. Она посмотрела на сигареты с сомнением, но закурила сама.
— Получается, повезло, что я до старости не дожил, — говорю. — А то отправился бы в вечность с дряхлым телом.
— Да тут возраст не имеет значения, — возразила она.
— В смысле? Ведь тут вон до фига всяких разных?
Я огляделся, чтоб подтвердить свои слова. Здесь были люди разного возраста.
— Да суть в человеке, — говорит. — Вот мне сколько, на вид?
— Двадцать, а может, меньше двадцати.
— А дожила до семнадцати.
— Мой любимый возраст, — ответил мечтательно. Но она проигнорировала эту мою интонацию: вроде как педофильская шутка и одновременно пробивание почвы.
— Хотя, здесь разница не велика — могла так же выглядеть. Вот ты до скольки дожил?
— До тридцати. А на вид сколько?
— Ну, лет девятнадцать…
Я взялся за лицо:
— Надеюсь, хоть прыщей нет?
— Прыщей нет.
— На том спасибо. Выходит, права была мама — я не достиг взрослости. А ведь всегда старше смотрелся.
Потом мы взяли две бутылки вина, решили, будем пить вино, пока позволяют наши мочевые пузыри. Трезвыми туда идти не хотелось.
— А тебе, — спрашиваю, — сильно страшно?
— Ну, не знаю даже. Сложно себя оценивать. Может, останусь без ног или рук. А ты боишься?
— Не знаю, хорошим человеком я не был и особо с другими никогда не церемонился. Но мне кажется, по сути, по справедливости, надо сильно дрючить людей нечестных, подлых, корыстных. Такое. А я был честен с собой и с людьми. Кажется. Хотя, может быть, не до конца. Старался, по крайней мере. Хотя, кто знает их систему?
И тут я вспомнил один случай. Видимо, мое лицо исказилось, потому что она спросила:
— Что такое?
— Вспомнил одно нехорошее. Самое. Я на первом курсе учился, поссорился со своей девушкой и подарил зайчика, которого она подарила мне, своей однокурснице на день рождения. Черт.
— Ты ужасен.
— Больше десяти
