лик узрев, я муку снес, не испустив и вздоха,
А лепестки срывает с роз не ветром ли ненастным!
Как немощный мой стон дойдет до горней твоей выси?
Перед зенитом тех высот дано мне быть безгласным.
Самой предвечной вышине со мною не сравниться,
Когда ты снизойдешь ко мне в величии прекрасном.
Словно удилище в реке — твой локон в моем взоре:
Трепещет сердце на крючке в мучении ужасном.
Хоть и начнешь ты говорить, а уст твоих не видно:
Ведь небыль в быль не превратить и словом самым ясным!
Кумир с дыханием Исы чело свое откроет —
И станет жертвой той красы Хафиз в томленье страстном.
* * *
Поцелуем хоть раз одари бедняка,—
Да прославится имя твое на века!
Изумрудный пушок над рубинами уст —
Словно мрак над живою водой родника.
Лишь припомню я сласть твоих сахарных уст —
Мне сластей всех египетских сладость горька.
И не диво, что ты непоседой юлишь:
В этой жизни спокойного нет уголка.
Я немало красивых на свете видал,
Но с тобою никто не сравнился пока.
Для того, кто тобой очарован, равны
И мечеть и молельня — приют для божка.
Ты, Хафиз, дай в шатрандже любви шах и мат,—
Пусть ладью твою держит надежно рука!
* * *
Очей истомным колдовством ты превзойдешь любого,
И миг за мигом волшебством томишь ты вновь и снова.
Перед тобою для послуг сам кипарис склонился,
И сонмы его прежних слуг не слышат его зова.
Прекрасный стан твой всполошит все стройные деревья:
Истерзан мукою самшит и посрамлен сурово.
Один грущу я в тишине, тебе душою предан,
А ты не вспомнишь обо мне, не молвишь и полслова!
Своих кудрей раскинь мне сеть, слови больное сердце,—
Ведь птице суждено лететь в тенета птицелова.
Когда б, мне душу не губя, твой гнев меня не мучил,
Как мне просить бы у тебя от мук приюта-крова!
Хафиз стенает, как в чаду, у твоего порога,—
Рыдает соловей в саду: судьба его тернова.
* * *
Меня в силках твоих кудрей, увы, не ждет пощада,
И сердце ноет все больней и ничему не радо.
Да и весь мир от мук лихих, как я, познает горе:
Дыхание кудрей твоих — как ветер, полный яда.
Извивов чернокудрых вязь узрев на твоем лике,
Все буквы врозь пойдут, смутясь,— ни лада в них, ни склада.
Пока еще в расцвете ты, глянь на меня, страдальца:
Не ведать вечной красоты и дивным розам сада.
И не таи прекрасный лик от преданного друга:
Он сокрушенным сердцем сник, а ты — его отрада.
Цветы увянут средь полян, и кипарисы сникнут,
Едва узрев твой лик и стан хотя бы с полувзгляда.
Вот что прискорбно твоему рабу, о мой властитель;
Свиданье в радость лишь ему, а для тебя — досада.
Ты и не вспомнишь о рабе, владыка мой всевластный,
А мне всю жизнь отдать тебе — и радость и награда.
К тебе мечтою устремлен Хафиз и днем и ночью,—
Пусть от разлуки умер он,— живи, грустить не надо!
* * *
Меня покинул мой самшит, вознесшийся высоко,
На лик его я, позабыт, любуюсь издалека.
Мой стан обвили сетью пут волнящиеся кудри,
И, колдовски маня, гнетут меня два томных ока.
И, влюблено, в плену тенет, как птица, бьется сердце,
Мне, словно цепью, шею жмет аркан кудрей жестоко.
Безумен я, и потому, что ревность меня мучит,
Учить безумного уму — поверьте, нету прока.
А попугай души упрям: уста твои припомнит —
Охоты у него к сластям нет даже и намека.
А зёрна родинок огнем ты жжешь — румянцем лика,
Чтоб уберечься колдовством от козней злого рока.
И, отрешен от всех людей, Хафиз, увы, безумен —
Он без собратьев и друзей томится одиноко.
* * *
Увижу я в саду твой стан, и строен и высок,—
На мне кудрей твоих аркан — от головы до ног.
Всегда любовь и страсть гнетут влюбленного — весь век,
Чтоб от кудрей он, как от пут, спастись вовек не смог.
И мне, безумцу, нужен гнет в цепях твоих кудрей,
И пусть мудрец прибережет совет свой и урок.
И жгущий родинки твои жар твоего чела
Налит меня огнем любви — все зёрна жизни сжег.
Кто видит рдеющий закат, тот и заре не рад:
Зачем лишь раз, а не стократ в день озарен восток?
Сладка у попугаев речь, но сладкой негой слов
С тобою кто — о, не перечь!— соперничать бы мог?
Кого же я с тобой, пойми, сравню из всех людей?
Тебе подобных меж людьми еще не создал рок.
Никто со мной не разлучит мою любовь к тебе:
К тебе в моей душе привит моей любви росток.
Чтоб пыла страсти ведать суть, Хафиза расспроси:
