Конрад Цельтис
Стихотворения
Издание подготовили
Μ. Л. ГАСПАРОВ, З. Н. МОРОЗКИНА, А. Н. НЕМИЛОВ, А. В. ПАРИН, Ю. Ф. ШУЛЬЦ
ОДЫ[1]
КНИГА I[2]
1. К императору Фридриху за лавры, с обращением[3]
Кесарь, подвиги чьи блещут, прославлены,
Царь царей, средь владык высший поистине!
Если б кто захотел с веком твоим сравнить
Век минувший, твое царство — с ушедшими, —
Верь, не могут тебя славой затмить они.
Век златой при тебе снова приходит к нам,
Мир и вера опять, нравственность прежняя,
Жизни вновь чистота вместе с радушием.
Для германцев с тобой вновь величайшая
10 Честь грядет и хвала и, безобразная
Грубость нравов бежит; годы позорные,
Изменившись, блестят среди скиталиц-звезд.[4]
Пляшем мы и поем, и благоденствуем,
И касаемся струн, нам отвечающих.
На чужбине для нас нет недоступного, —
То ль искусством пытать тайны природные
Будем разным, сливать с греческим римское,
Равной мерою все с вящею славою.
Знаньям Рима с тобой слава возвращена,
20 Стал уделом искусств древний опять почет,
В свет выходят опять книга за книгою,
Что создали мужи греки и римляне,
Как и те, кто вблизи нильских живал брегов,
Кто Евфрата владел водами слитыми.[5]
Все открыто теперь небо, и познана
Суша, все, что в краях есть четырех земли,
В свет выходит, — явил это германцев труд,[6]
Научивший письму литер оттиснутых.
При тебе мы поем песни под лиру вновь.
30 Взявши плектры,[7] еще издревле славные,
Мы касаемся вновь звучно-ответных струн.
Так за доблесть почет и по заслугам честь
Пребывает навек блеском украшена,
И всегда средь листвы снова дает ростки.
Это званье взнесли рвеньем до вышних звезд
Греки, также и Рим в этом последовал.
А теперь вот и мы, взяв барбитон[8] идем,
Путь направив за их быстрыми стопами,
Средь холодных небес песни поем свои.
40 Силы дашь мне пока и озарения
И коль примешь мои грубые песни ты,
Украшая виски зеленью лавровой,
Да сочту, что вкусил нектар Олимпа я.
2. К Кесарю, когда он облекал сына высшей властью, символически на приятность весны[9]
Феб, идущий вплоть до рифейских кручей,
Приводящий ночь с темнотой недолгой,
Возрождая вновь под суровым небом
Зелень лугами,
Видишь: встал Телец к обороту лета
Ближе и, тепло принося с тобою,
Чувствует, — Плеяд прекратятся ливни
В светоче Феба.
И застывший мир обновленный облик
10 Принимает и, звезд возы сгибая
Двух Медведиц, — сам хлад неся, — теплеет
В солнце высоком.
И, воспрянув вся от излитой влаги,
Вновь родит земля нам цветов отраду,
Вся лучась от звезд и ковром блистая
Трав животворных.
Австру ярый враг, по бескрайним водам
Дерзостно Борей не лютует злобный;
Ослабев в борьбе, они робко зыблют
20 Бурное море.
И Зефир, едва милый край покинув,
Веет над землей дуновеньем теплым,[10]
Семена будя, что лежали в почве
Мира немого.
Снова пыл благой ощущают твари
И приемлют брак, чтобы дать потомство,
От чего вовек утверждаться будет
Мир мимолетный.
Все стихии[11] тут обретают формы —
30 Пламенный огонь и земля, и гумор
Горький, и эфир от соседства с Фебом
Блещет яснее.
Кесаря они побудить желают
Нашего, главу в обновленном мире,
Да помыслит он о делах всеобщих,
Близких к упадку.[12]
Говорят, Сатурн в безмятежном мире
Первый поселил племена людские,
При таком вожде на земле повсюду
40 Век золотой был.
А Юпитер, власть у отца отнявший,
Управлял совсем по-иному миром, —
Славою вознес он превыше неба
Древнюю доблесть.
Но тебя наш век да сравнит с богами,
Славного отца царственного сына,
Максимилиан, кому это имя
Подвиги дарят.
И Юпитер мог заградить гигантам
50 В небо путь, когда те начали битвы,
Молнии метнув и спалив на круче
Их сицилийской.
Так твой сын, бразды принимая ныне,
Обуздает пусть ярого тирана,
Ларов алчет кто и пенатов наших,
Все оскверняя.
Мудр, да возродит он руины греков,
В прах разя врага, что лютует злобно,
И высокий мир да объемлет земли
60 Под небесами,
Мир, что иль застыл под холодным небом,
Или раскален от коней Эоя, —
Коих, утомясь, гонит Солнце или
Австр-дожденосец.
Кесарь, на века незабвен пребудешь,
Мне сплети венок многолистный лавра,
Знаком вещих Дельф украшая строгий
Лик песнопевца.
3. К Хазилине преуспевающей, любовно[13]
Что бичуешь меня звездным сверканием,
Грудь пронзая мою ярыми копьями?
Мне блаженство суля, молча кивками ты
И походкой своей, Хаза, прелестнее
Девушек прочих,[14]
Их в сарматском краю видели мы не раз
Иль живущих близ вод Рейна прославленных,
Иль — Дуная, мостов не признающего,
Или той, что янтарь брега Балтийского,
10 Варварка, ищет.
Обнажаешь ты страсть сердца дрожащего,
Будешь милой доколь и благосклонною,
И смятенный мой дух лечишь, блестящая,
Изгоняя с лица
