class="v">С тех пор, как завитки волос чело твое сокрыли,
И гиацинт, и кущи роз в тоске горят уныло.
Я до кудрей твоих рукой коснулся б непременно,
Когда бы мрак их колдовской ты гребнем не взвихрила.
Когда бы ты, как жизни бег, мгновенно не мелькнула,
Мне был бы благостен мой век — живящей жизни сила.
Расстался б я с душой моей, когда б ее взяла ты,—
Нужна ль душа мне, если с ней тебе дружить не мило?
Красавиц дивной красоты я повидал немало,
Но привередливых, как ты, мне зренье не явило.
Едва увижу я твой лик — и слезы иссякают:
Завеса звезд затмится вмиг, едва взойдет светило.
И, если я стенаю, слаб, в разлуке,— не стыдите:
Шипит, стеная, и кебаб от огненного пыла!
И ждет Хафиз с тобою встреч, рыдая безутешно,—
Не может быть, чтоб его речь людей не удивила!
* * *
Сняв покрывало, ты явила лик —
И солнце стало словно жалкий блик.
Узрев твое чело в венце кудрей,
Все благовонья сникли в тот же миг.
От одного лишь взора твоего
Хмельны в михрабе сонмы горемык.
Твой взор не дарит мне язвящих стрел,—
О, почему же гнев твой столь велик?
Не в радость мне ни жизнь, ни целый свет,—
В огне страданий я гореть привык.
Что жаркий стон мой сердцу твоему?
А плавит камни мой безгласный крик!
С любимой ты не знал, Хафиз, бесед —
Ты милости, хоть малой, не достиг!
* * *
Смятенный тьмой кудрей твоих, с безумием знаком я стал,
Молвой ославлен, плох и лих во мнении людском я стал.
Но тайный смысл любви познав, стезею верности я шел:
Всю жизнь свою любви отдав, любовью сам иском я стал.
Со сворою твоих собак, отверженный, стал дружен я,
Меня презрели друг и враг — всем людям чужаком я стал.
Разлукой не сожжен дотла, я жизнь тебе отдать готов —
На пламень твоего чела стремиться мотыльком я стал.
Взгляни: судьба моя нища — безвестный, я прошел весь мир,
И, клад красы твоей ища, в пустынный дол влеком я стал.
Взгляни и милость мне яви: нырнув в пучину моих слез,
Жемчужиной в морях любви сверкать на дне морском я стал.
Ища от муки забытья, вдаль от любимой я бежал,
С Хафизом подружился я, и с ним страдать тайком я стал.
* * *
Живой родник — твои уста и слаще всех отрад,
Моим рыданьям не чета и Нил, и сам Евфрат.
О лукобровая, я грудь для стрел твоих открыл,—
И стрелы, не щадя ничуть, меня да поразят!
Ах, сокол сердца моего — в силке твоих кудрей,
И нет спасенья для него: он ими крепко сжат.
Медвяных уст твоих краса — как будто сам Иса:
Они свершают чудеса, едва заговорят.
Все сласти потеряли вкус и дешевы ценой:
Нектар твоих сладчайших уст — прекрасней всех услад.
И даже солнцу тяжело соперничать с тобой:
Твое зеркальное чело светлей его стократ.
И если для своих щедрот ты ищешь бедняка,
Вот он — Хафиз: бедняга ждет даяний и наград.
* * *
Твои уста — живой родник, они — любви исток,
И, словно Хызр, к нему приник твой мускусный пушок.
Все сласти, видно, неспроста к тебе приветно льнут:
Сладчайший мед — твои уста, и сладостен твой слог.
О диво сладкоустых чар! От щедрости своей
Ты поцелуй дервишу в дар дала бы хоть разок!
По сладкоречию с тобой средь тюрок равных нет:
С тобой никто из них — любой сравниться бы не смог.
Не шли мне стрел твоих обид и душу пощади,—
Стреляй мне в грудь,— она мой щит: я душу бы сберег.
Что ж о кудрях твоих я мнил писать в ночи разлук?
Увы, черней самих чернил в них каждый завиток!
Едва ты написал, Хафиз, про кольца тех кудрей,
На свитке жизни улеглись извивы дивных строк.
* * *
Красуясь стройным станом, едва ты выйдешь в сад —
И смутой и дурманом тогда весь мир объят.
В кружение людское ты бросишь томный взор —
И всех лишит покоя твой искрометный взгляд.
Святоша своенравный! Я сердцем — не с тобой:
Ты — муж стези исправной, мой путь — стезя утрат.
Познает в рай дорогу лишь тот, кто, одержим,
К заветному порогу идти скитальцем рад.
Подвижник, не вкусивший заветного вина,—
Раб мук, его сгубивших, влюбленным не собрат.
Меня да не измучит властитель всех времен,
Не то его проучат страдания стократ.
Пусть на Хафиза глянет мучитель мой хоть раз,—
Всем сразу ясно станет: он добротой богат.
* * *
Увидев дивных уст рубин, я стал к вину пристрастным,
А взгляд твой встретив — лишь один,— стал над собой не властным.
Твой
