лишь будетляне твердо стоят на глыбе мы.
Как раньше тянулись, как ночные цветы, поэты к луне – и вот эта богиня брошена с высоты и что же?
мы ее рассматриваем в микроскоп – так она ничтожна!
Луна как вша ползет небес подкладкой –
Неуследим изгиб закабаленных уст!
О не топчи своей улыбкой гадкой
Нескромных устремлений куст!..
(Д. Бурлюк)
уж не Саломея ли эта луна? не Психея ли?..
«будем как солнце!» шепелявил «ручной дикарь» а теперь что?
«в дырах небоскребов где горела руда
И железо поездов громоздило лаз
Крикнул аэроплан и упал туда
Где у раненого солнца вытекал глаз»
«огни фонарей и ярче и хлестче!» добавляет еще Маяковский
так и все – рушится от нашего рева:
мы устали звездам выкать
мы узнали радость рыкать
(«Ряв.» В. Хлебникова)
и мы видим: «мир погибнет а нам нет конца» («Победа над солнцем»).
«будем хвосты на боа обрубать у комет ковыляющих в ширь»
и что ж – если все рушится – разве мы не единственны в своей мощи?
И если мы пока говорим о современности то только для того чтобы поскорее перерасти и ее!
и пусть наряжается «мот» в желтую кофту или модный сюртук и розовый жилет
пусть ничего кроме городских улиц не знает Маяковский – это хорошо! Побольше красок и крика!
. . . . . . . . . .
И современность забилась в судорогах!
Это у Брюсова такой глупо спокойный игрушечный город:
«царя властительно над долом
огни вонзая в небосклон» – (собр. соч. Брюсова 1913 г.)
вот удивительно! а куда же и направляется дым и огонь городов как не вверх и над чем же царит город как не над долиной
не то у Маяковского
тут дана не внешне описательная сторона а внутренняя жизнь города, он не созерцается а переживается (футуризм в разгаре!) и вот уже город исчезает, а воцаряется какой то ад:
Зигзаги в вечер
Адище города окна разбили
На крохотные сосущие светами адки
Как рыжие дьяволы скакали автомобили
Над самым ухом взрывая гудки
А там под вывеской где сельди из Керчи
Сбитый старикашка шарил очки
И заплакал когда в вечернем смерче
Трамвай с разбега взметнул зрачки
А в дырах небоскребов где горела руда
И железо поездов громоздило лаз
Крикнул аэроплан и упал туда
Где у раненного солнца вытекал глаз
И тогда уже скомкав фонарей одеяла
Ночь излюбилась похабна и пьяна
А за солнцами улиц где ковыляла
Никому ненужная дряблая луна
Попомнишь эту ночь! Город ожил, мостовая – громадное брюхо ящера, и то раздувается то суживается и тогда раздаются такие восклицания:
У–
лица
лица
у
Догов
Годов
рез-
че
Че-
рез
И лезет улица в рот как бесконечно длинная спица пронзит и одного и тем более двух
Восток заметил их в переулке
Гримассу неба отбросил выше
И вырвав солнце из черной сумки
Ударил с злобой по ребрам крыши
Что делается! все было так спокойно и прочно – и вот набросилось запрыгало:
Вулканы бедра за льдами платий
Колосья груди для жатвы спелы
От тротуаров с ужимкой татей
Ревниво взвились тупые стрелы
Спугнув . . . . . .
«И все же она движется» Это страшнее всего для мрачных судей!
И в этом оправдание поэзии Маяковского!
Город увлек апаша и куда бросит его?..
Куда летит этот молодой человек махая в воздухе 4-х пудовыми кулаками?!
. . . . . . . .
. . . . . . . .
обращаясь к трупу бездыханно павшему на мостовую мы можем сказать слово:
«ты был апашем в жизни и долго не понимал своего призвания!..
Не было апаша в поэзии и все истомились ожидая его как удара кулака который бы вылечил их от горбатости
И вот когда все истомились вконец ты явился и уже многие узнали тебя
Радуясь!
Ибо убить хулигана (в жизни) может лишь апаш (в поэзии)
И все радуются последней драке ибо все знают:
победишь ты – и исчезнет грязное пятно апаша
Все ждут
когда наконец покончит с собою современность открывая страны
будетлянские»…
время настало!
люди полюбившие кинемо, – Танго и Линдера трансформатора полюбят и Маяковского.
Эй, иди!
Время настало!!!
