на нескольких работах, даже шофером на «скорой помощи».
Беа приподнимает бровь.
– Ну да, – говорит она. – Но, миссис Джи, у нее же нет такого большого дома, которым надо заниматься, как у вас. Вы вон сколько всего делаете: готовите и убираете за всеми нами, устраиваете праздники для школы. А еще ваша женская группа взаимопомощи. И помощь фронту. Вы же центр почти всего.
– Ой, чепуха, – отмахивается Нэнси, но ей приятно. Она подозревает, что мальчики не замечают, сколько она работает. – Мы, женщины, всегда в центре, мы хранительницы, отвечающие за порядок. – Понижает голос: – Но это не то, о чем я мечтала, скажем так. (Беа озадаченно вскидывает голову.) Я выросла в довольно фешенебельном доме, с горничными, дворецким и все такое. Ну, ты видела, наверное, как у тети Сары в Нью-Йорке.
– Да, – признает Беа. – Они живут совсем не так, как мы.
– Вот в таком доме я и выросла, – продолжает Нэнси. – Но когда я вышла замуж за папу, той жизни пришел конец.
– Но этот дом чудесный, – возражает Беа.
– Эта развалюха? – качает головой Нэнси. – Она вот-вот рухнет прямо нам на головы. И принадлежит школе, дорогая моя. Когда мы съедем, тут поселится семья другого преподавателя. Нам еще повезло. Мы живем здесь только потому, что до нас здесь жила папина семья.
– Я не знала.
– А с чего ты должна была знать? А вот дом в Мэне построил мой отец. Никто из моих сестер и братьев не захотел там жить, так что после смерти отца я его и получила. Это и есть все мое наследство, и еще немножко драгоценностей. Но вот остров… – Она умолкает, смешивая сухие ингредиенты теста с влажными.
– А что остров? – не понимает Беа.
Нэнси и так уже сказала лишнее. Нужно ли посвящать ребенка в их с Итаном планы насчет продажи острова? Его просто очень дорого содержать. Сама мысль ей, конечно, невыносима, Нэнси хочет лишь продержаться на плаву, дождаться окончания этой проклятой войны и чтобы Уильям с Джеральдом выросли, нашли работу и потом взяли на себя все заботы. Остров должен принадлежать им. Каждую ночь Нэнси молит Бога, чтобы так и случилось. Но Итан зовет ее в кабинет и показывает столбцы цифр, в которых она ничего не понимает.
Отчасти и поэтому она не хочет ехать в Мэн. Ей тяжело будет жить там, в месте, которое она так любит и которое может потерять.
– Все мои воспоминания остались там, – сказала она Итану однажды ночью. Она уже легла в постель, а он еще раздевался. – Это мой дом. Мой драгоценный север.
– У тебя останутся твои воспоминания, – возразил он. – Их никто не отберет.
– О, ради всего святого! – Нэнси отшвырнула книгу с такой яростью, что даже пес испуганно выскочил из комнаты. – У тебя совсем нет сердца? Ты что, не понимаешь, что этот остров значит для меня?
– Понимаю, – произнес он с таким спокойствием, что она едва не завизжала от злости. – Но и тебе следует уяснить, что наши расходы чрезмерны. А через год Уильяму нужно вносить деньги за Гарвард, кроме всего прочего.
Нэнси разглаживала складки на одеяле, не в силах поднять глаза на мужа. Будь проклята эта его чертова рассудительность.
Сейчас она поворачивается к Беа:
– Я просто беспокоюсь за свой бедный остров, если он окажется в руках Уильяма и Джеральда. Представляешь, на что это будет похоже? Как они будут вместе справляться с делами? Тебе придется их мирить.
В воздухе повисает молчание. Беа, уткнувшись в тетрадь, заканчивает писать предложение. Красивым уверенным почерком. Будет ли Нэнси получать письма от Беа, когда та вернется домой? Сохранят ли они отношения? Или Беа просто исчезнет без следа? Невыносимая мысль.
– Какая я глупая, – вздыхает Нэнси наконец, а Беа, опустив голову, продолжает заниматься уроками. – Ужасно, ужасно глупая. К тому времени ты, конечно же, уже вернешься в Англию. Но будешь приезжать в гости, правда же?
И Нэнси возвращается к печенью, усиленно месит тесто. Испачканной в муке рукой тянется к радио, поворачивает ручку и начинает подпевать «Сестрам Эндрюс», пока раскатывает тесто, пока вырезает стаканом кружки, пока моет миску. А когда поворачивается от мойки к столу, Беа уже нет.
Беа
Беа дома одна. Они вернулись из короткой поездки в Мэн, где отпраздновали свои дни рождения. Все куда-то подевались, разбежались по своим делам, а Беа бродит из комнаты в комнату, и Кинг за ней по пятам.
С тех пор как она узнала от миссис Джи, что дом им не принадлежит, Беа на все стала смотреть иначе. Невозможно представить, что здесь вдруг поселится другая семья; интересно, как себя чувствует тут мистер Джи, который всю жизнь провел в этом доме? Каково это – жить в одном-единственном месте? Она вот уже жила в двух, а когда вернется, будет третье, потому что мама переехала в новую квартиру. Мама описывала ее в письмах. Там две спальни. Для ее комнаты мама нашла новую мебель и говорит, что окно выходит на улицу. Только два лестничных пролета. Только подумай, насколько легче таскать сумки с продуктами. Беа не может себе представить новую квартиру по маминым рассказам и даже квартал не представляет, хотя мама сказала, что они там миллион раз гуляли.
Несколько лет она лелеяла в воображении образы их старого дома: как папа моет посуду, как мама задергивает шторы, как тянет луком из квартиры внизу. Трещина на потолке гостиной, от угла до угла. Скрип входной двери, когда папа возвращается с работы. По ночам Беа ворочалась в постели, вспоминая, стараясь удержать в памяти каждую мелочь. Это был ее дом. Несколько лет назад Беа нарисовала план квартиры и хранит его в ящике стола, но края ее воспоминаний уже слегка обтрепались. У нее в комнате был стул? Из какого дерева был сделан ее комод? А что стало со всеми ее вещами, которые остались в шкафу? Она всегда думала, что вернется туда, в то место, где отец все еще жив в ее памяти.
Беа в компании Кинга бродит по второму этажу. Кровати в спальне мистера и миссис Джи стоят в футе друг от друга, между ними небольшой столик, на котором лампа и стопка книг. Интересно, они хотя бы за руки держатся, когда лежат в кровати? Она однажды спросила Джеральда, почему родители не спят в одной постели. Он удивился ее любопытству.
– Так всегда было, – пожал он плечами. – А разве не все родители спят в разных кроватях?
Каждый раз, когда они оказывались в гостях в другом
