Здоровье у Михаила было слабым. Родился и рос он хилым ребёнком, да вдобавок как-то во время охоты в Поросье угодил в болото и пробыл в холодной воде несколько часов, пока не отыскали слуги. С этого момента начался у него кашель, который никакими средствами не удавалось изжить. Жена у него умерла при родах, с тех пор он холостяковал, все силы отдавал любимой дочке Анастасии, в которой души не чаял. Как-то само собой получилось, что рядом с ними оказалась Зарена, маленькое, полненькое, доброе существо. Он даже не знал, сколько ей лет, и никогда об этом не задумывался. Он видел её всегда в заботах и тревогах, она постоянно что-то делала, над чем-то корпела, чего-то выдумывала, а они оказывались обмытыми, обстиранными, одетыми во всё чистое и вкусно накормленными. Ничего взамен эта женщина не просила и не требовала, всегда была всем довольна и, постоянно находясь рядом с ними, умудрялась оставаться немного в стороне, скромной и незаметной.
Вот и сейчас, едва он подъехал к дворцу, как увидел её, стоящую на крыльце; как она узнала, что он возвращается домой, одному Богу известно, Зарена заботливо взяла его под руку и повела в горницу. Вида измученное лицо и страдальческие глаза Михаила, она налила ему какой-то травяной отвар, он выпил его, и изжоги как не бывало. Затем провела его в заранее натопленную баню, где две дворовые девки напарили и помыли его; на Руси тогда существовала совместная помывка мужчин и женщин.
Когда проснулся, Зарена принесла ему в постель кружку парного молока. Пить его она приучила с первых дней своего появления во дворце, считая, что оно является лекарством от всех болезней. Скрестив короткие пухлые ручки на полной груди, она страдальческими глазами наблюдала, как он мелкими глотками пил напиток; на куриной шее при этом у него ходил острый кадык.
После этого Зарена поставила перед ним тарелку с бульоном и отвар из шиповника. Он это всё не спеша съел и выпил, отёр тонкие синие губы вышитым рушничком и удалился в свою горницу. Все знали, что после обеда князя тревожить нельзя: он час-другой почивал.
Но именно в это время приехало посольство из Чернигова. Оно стало домогаться немедленной встречи с Михаилом. Однако Зарена стояла насмерть и важных людей в горницу князя так и не допустила. Беседа их состоялась только за ужином.
Посольство возглавляли владимирский боярин Иван Радиславич и черниговский боярин Василий Волкович, с ними была сотня дружинников. Михаил усадил их за длинный стол в своей гриднице, щедро угощал различными кушаньями и напитками. Здесь были и говядина, и свинина, и баранина, и лосятина; на тарелках лежал курник, начинённый яйцами и бараниной с маслом. И конечно, вино, пиво и квас — житный, медвяной и ягодный.
— Это моя дочь Анастасия, — представлял гостям Михаил тринадцатилетнюю девчушку, которую усадил рядом. — Единственная наследница всех моих богатств и достояний, а эта — Зарена, она нам и мать, и верная слуга, и незаменимая помощница.
Хлопотавшая около стола Зарена смущалась и отмахивалась пухлыми руками:
— Ну полно тебе, князь! Скажешь такое...
— Рассказывайте, с чем пожаловали в мои владения. Слава Богу, сегодняшние дни у нас выдались спокойными, а то если не половцы налетят, то торки и берендеи что-нибудь затеят на границе. Лихой народ, одним словом — степняки!
— Кланяется тебе, князь, правитель Черниговской земли Святослав Всеволодович и желает доброго здоровья и долгих лет жизни, — степенно проговорил боярин Василий Волкович.
— Я тоже желаю Святославу Всеволодовичу всяческого благополучия, — не замедлил ответить Михаил.
— Хочет он видеть тебя у себя в гостях, чтобы обсудить важные для Руси дела.
— Никуда он не поедет! — державшая ухо востро, тотчас проговорила Зарена. — Болен он, постоянный присмотр требуется. Чернигов и без него обойдётся, а ему надо дома сидеть и молоко парное попивать.
Худое лицо Михаила передёрнулось, глаза растерянно забегали. Он явно не знал, что сказать, но Василий Волкович не отступал:
— Кланяются тебе также и братья твои двоюродные, Ярополк и Мстислав Ростиславичи. Приглашают они тебя занять оставшиеся после смерти Андрея Боголюбского свободные столы. Себе они оставляют Ростов и Суздаль, а тебе предлагают Владимир. Находятся они сейчас в Чернигове и хотели бы обсудить с тобой столь важный вопрос с глазу на глаз.
— И народ владимирский тебе кланяется, князь Михаил, — вмешался в беседу боярин Иван Радиславич. — Потому как ты родной сын Юрия Долгорукого и брат Андрея Боголюбского, а этих князей они считают своими и никого, кроме тебя, не хотят видеть на престоле. Так что хошь не хошь, а ехать тебе придётся, потому как могут вмешаться другие князья, и долгая смута приключится на земле нашей.
— Слышь, Зарена, — развёл руками Михаил, — дела складываются так, что придётся мне отправляться в путь. He могу я ради своего благополучия допустить смуту на Руси. Достаточно много натерпелась она и от княжеских усобиц, и от набегов ворогов с разных сторон.
Зарена тотчас залилась обильными слезами и вышла из гридницы.
— Опасается за меня, — развёл руками Михаил. — Но я всё равно поеду.
Через день посольство отправилось в обратный путь. Вместе с ним поехали Михаил и Анастасия; Зарена была оставлена в Торческе наблюдать за дворцом.
Встреча в Чернигове была тёплой. Мстислав и Всеволод расцеловали Михаила и повели в покои князя Святослава Всеволодовича. Пятидесятилетний, ещё полный сил и здоровья, черниговский князь также радушно принял гостя, усадил перед собой, стал расспрашивать про житьё-бытьё. Ему, нацелившемуся на киевский престол, важно было получить себе в союзники правителей богатейшего Владимиро-Суздальского края, из которого недавно повелевали всей Русью Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский. Ни у кого уже не возникало сомнений в том, что с разорением Южной и Западной Руси на первое место по своему могуществу и влиянию вышла Северо-Восточная Русь; имея её поддержку, можно было легко захватить Киев и укрепиться в нём настолько, что ни одному князю будет не под силу столкнуть с престола.
Святослав Всеволодович представил Михаилу своих сыновей — Дмитрия, Мирослава, Давида и Константина, а также дочь Марию.
— Не повезло девке, — ласково проводя по её густым волосам, говорил отец. — Только вышла замуж, как муж погиб в стычке с половцами. Сохнуть ей во вдовушках, видать, так на роду написано.
Мария непокорно встряхнула головой, пересела напротив Михаила, но тут же приняла смиренный вид, проговорила:
— Я человек в жизни разочарованный, сердце у меня разбито. Видно, всю жизнь придётся одной слёзы лить.
И прямо взглянула в лицо Михаила своими бедовыми глазами. Тот поперхнулся едой.
— Скучно с вами, — вставая, проговорила она. — Сейчас начнёте разговоры про битвы и сражения, сколько у кого войска и как оно вооружено. Пойду в свою светлицу!
И ушла.
Святослав Всеволодович проводил её ласковым взглядом.
А Мария зашла в свою светлицу, остановилась у окна. Цветные стёкла не позволяли видеть что-либо во дворе, да она и не хотела ничего разглядывать. Она пыталась разобраться в самой себе. Ей только что пришлось испытать укол, резкий и внезапный от того, что двое взглянули в глаза друг другу. У неё по груди разлилось чувство тревоги и сладостного ожидания. Это внезапно обрушившееся чувство мешало думать о чём-либо другом, кроме этого человека. Им был князь Михаил. Она снова хотела видеть его.
