Дать увидеть — так же важно, как дать понять.
Фернан Бродель
Частная жизнь человека, как все сокровенное, вызывает жгучее любопытство. И все же до недавнего времени изучению истории частной жизни людей не придавалось большого значения. Импульс такого рода исследованиям был дан во второй половине 1970-х годов, когда представители третьего поколения французской исторической школы, сформировавшейся в 1950-е годы вокруг журнала «Анналы» — Э. Ле Руа Лядюри, М. Ферро, Ж. Ле Гофф, — показали тесную связь между бытом людей и их ментальностью. Они и предложили перейти от описательной истории к аналитическому изучению историко-психологических и историко-демографических сюжетов, от истории быта — к истории Человека, «истории снизу».
Перечисленные темы заставляют определить роль и значение частной жизни людей, то есть той сферы их существования, которая зависит от индивидуальных, личных решений. Применительно к доиндустриальной эпохе это дело нелегкое. Далеко не все историки согласны с тем, что частная жизнь существовала у каждого еще до возникновения самого понятия «privacy», то есть до начала Нового времени. Однако если отнести к сфере частной жизни эмоциональные отношения и связи, возникающие в повседневности и основанные на личных пристрастиях, то есть те, что возникают вместе со включенностью каждого в его семью или его род, если считать, что частная жизнь охватывает многие стороны внутренней жизни человека, его ценности, привычки сознания, приемы видения мира и т. д. — то придется признать, что частная жизнь была и у людей, Средневековья, и ранее.[1]
Российские ученые заинтересовались этими аспектами лишь в последние десятилетия. Вопрос же об особенностях частной жизни представительниц «прекрасного пола» казался им и вовсе периферийным. К тому же реконструкция этой страницы прошлого оказалась делом непростым — слишком скудны источники, отражающие проявления женской индивидуальности в X–XVII веках.
Авторы древнерусских литературных памятников вплоть до середины XVII века старались показать людей такими, какими они должны быть, источников же, показывающих людей такими, какими они были в действительности, отражающих детали их внутреннего мира, раскрывающих побуждения к поступкам, колебания, сомнения и другие настроения, — почти не сохранилось. Тем более сложно найти в имеющихся памятниках отражения частной жизни женщин, хотя бы даже принадлежавших к образованной элите. Лишь от второй половины XVII века до нас дошли некоторые документы, памятники личного происхождения, письма, донесшие чувства и переживания их авторов, именитых и безвестных.
Но как услышать голоса тех, кто жил до середины XVII столетия, восстановить черты их характера? Ведь русское Средневековье (XI–XV века) и раннее Новое время не донесли до нас ни одной женской автобиографии (да и биографический жанр представлен одними житиями), ни одного авторского произведения, текст которого был бы написан женщиной и мог бы раскрыть ее мир. Лишь комплексный, системный подход к летописным, фольклорным, церковноучительным памятникам приоткрывает эту плотную завесу, позволяя приблизиться к пониманию эмоционального мира матерей, «женок» и «дщерей» древнерусских князей и простолюдинов, воссоздать некоторые детали их частной жизни. Оперируя лишь косвенными свидетельствами, исследователь принужден быть, по словам Ж. Дюби, «искателем жемчуга, пытливейшим охотником за конкретными, мельчайшими деталями»,[2] из которых и можно пытаться составить мозаику.
Какие факторы влияли на частную жизнь женщин допетровского времени, делая ее более «свободной» или более «зависимой»? Как индивидуальные вкусы и устремления женщин «вписывались» в повседневный быт, каковы были осознанные и бессознательные мотивы тех или иных поступков, повседневного поведения «женских личностей» в их отношениях с членами семьи, родными, друзьями, соседями? Каково было содержание частной жизни русских женщин в разные периоды истории, в частности, какое влияние оказывало на частную жизнь женщин вынашивание, рождение, воспитание детей? Как, наконец, развитие общества и обмирщение духовной его сферы сказались на сфере частной жизни, в частности жизни женщин? Взявшись за поиски ответов на все эти вопросы, нельзя не понимать, что полученная картина представит не столько реальное состояние дел, сколько отражение его в том или ином виде исторических памятников.
Предлагая один из вариантов реконструкции картины повседневного быта и частной жизни женщины в X — начале XIX веков, необходимо соотнести хронологические этапы «истории женщин» с основными вехами российской истории.
Огромная эпоха, нижняя грань которой совпадает с образованием государства Русь, а верхняя — с началом петровских реформ, содержит собственные внутренние временные рубежи. Ими являются: XIII век, когда русская земля «раздрася» на многочисленные самостоятельные земли и княжества, столетие монголо-татарского нашествия, перешедшего затем в страшное иноземное иго, и конец XV — начало века — время возникновения единого национального государства, покончившего с трехвековым ордынским гнетом.
Традиционная периодизация российской истории неявно присутствует при фиксации изменений в эволюции социального, правового, семейного статуса русских женщин X–XVII веков. Так, XIII век является рубежным и в «истории русских женщин». Это век признания за женщинами права на наследование и распоряжение недвижимостью, век возникновения многочисленных государств на карте Древней Руси, буквально каждое из которых выдвинуло на политическую арену деятельную и энергичную «женскую личность», а зачастую даже не одну.
Вторым поворотным пунктом в динамике социокультурных изменений, связанных со статусом женщин, была середина XVI века. Вплоть до этого времени эволюция социально-правового, имущественного, семейного статуса сохраняла положительную динамику, а на политической арене были заметны активные деятельницы. С середины же XVI века, с окончательным «устроением» государства по самодержавному образцу, победой идеи патриархальной иерархии в семье и обществе, вместе с запретительными указами 1552—1570-х годов, исключившими женщин привилегированного сословия из числа распорядительниц, а нередко и получательниц недвижимости, возникновением «теремной системы» и внедрением через назидательную литературу идеи женофобии, обозначился негативный поворот.
