говорил: «Ну чего вы паникуете? Ещё не вечер». И эту фразу Володя взял рефреном в свою песню. («Четыре года рыскал в море наш корсар»). «Ещё не вечер», — я всё время успокаивал их этой фразой.
— А песни для спектаклей — это были прямые ваши заказы или они рождались по ходу дела, в работе?
— Были и прямые заказы, когда мы с Владимиром оговаривали, о чём песня, какой характер. Например, для «Десяти дней…» для сцены «В логове контрреволюции» — эту песню он очень быстро написал («В куски разлетелася корона»). Иногда брал песни из своего старого запаса. А в «Пугачёве» — частушки, — это мы вместе с ним что-то импровизировали. В общем, в разных спектаклях было по-разному.
— В «Пугачёве» тексты интермедий написал Николай Робертович Эрдман. Они с Высоцким были знакомы?
— Это я их познакомил. А попросил меня об этом сам Николай Робертович: «Юра, не сможете ли вы пригласить Володю в гости? Может быть, он споёт мне; меня поражает, как он пишет свои песни!» Эрдман сам прекрасно сочинял басни, сказки, сценарии, он великолепный, остроумный, уникальный драматург. И он чувствовал необычность того, что делал Высоцкий. Эрдман говорил: «Я понимаю, как сочиняет Булат Окуджава, как пишет Саша Галич, но никак не пойму, как этот человек рождает такие необыкновенные словосочетания, такие необыкновенные обороты отыскивает».
— Спектакль по песням Высоцкого, — на каком этапе была работа?
— Да, мы думали с Давидом Боровским сделать Владимиру такой спектакль и начали репетировать. Но потом он уехал в Париж, и как-то это дело распалось. Многие годы я пытался хоть как-то легализовать Высоцкого. Я хотел, чтобы официальные инстанции наконец признали: вот Высоцкий — актёр театра — исполняет свои песни. Мы хотели его фигуру сделать легальной, чтобы концерты Высоцкого не были какими-то подпольными. Владимиру постоянно во всём мешали…
Было несколько репетиций, но печалиться особенно не стоит — это была бы форма концерта. Концерта, который обрёл бы официальный статус спектакля в нашем театре.
— Отъезды Высоцкого за границу — были ли конфликты?
— Конечно, были. Как это не может быть конфликтов, если театру очень трудно обойтись без такого человека?! Это всегда было тяжело, и репертуар страдал. «Гамлет» не шёл, а в других пьесах приходилось вводить дублёров, а это всегда утомительно и тяжело. Но мне хотелось сохранить Владимира в театре, и я терпел.
— Высоцкий популярен за рубежом?
— Не везде. В Скандинавии, например, популярен. Шведы сделали спектакль о Высоцком — очень удачный. Главным образом, благодаря хорошим переводам. Там оказался один швед, который 15 лет сидел в наших лагерях — кто у нас только не сидел! — он сумел найти адекватные образы. Интересно, что и здесь, в Москве, этот спектакль имел успех!
А так… знают, слышали. Что вы хотите, если Пушкина не все там знают. Во всяком случае, сейчас Высоцкий более популярен за границей, чем в те времена, когда были гастроли театра во Франции.
Владимир Высоцкий, Марина Влади и Юрий Любимов на репетиции спектакля «Гамлет». Париж, театр Palais de Chaillot, 17 ноября 1977 года.
Фото Жана-Поля Андансона из архива Марлены Зимны
Хорошо знают в соцстранах, например в Венгрии… В Венгрии сделали передачу на телевидении, кстати, помогала моя жена. Там прекрасно снята песня «Спасите наши души». Недавно эту плёнку показывали на моем вечере в Доме кино.
— Последняя работа Высоцкого в театре — Свидригайлов в «Преступлении и наказании» — вызвала разные мнения…
— С моей точки зрения Владимир играл замечательно. Зрело, чрезвычайно глубоко! Прекрасно чувствовал текст и глубину Достоевского. Он вообще прекрасно чувствовал слово и удивительные слова находил в своих стихах и песнях.
«Гамлет» — почему я поверил, что он сыграет? Я ценил его отношение к слову, его прекрасное чувство ритма. Я был уверен, что Владимир как поэт проникнет в стихотворную структуру перевода Пастернака. Я думаю, у него был внутренний импульс, но конкретно Владимир не представлял себе. А работа была долгая и тяжёлая.
— В единственном своём выступлении о Высоцком вы сказали, что в Марселе он сыграл Гамлета гениально.
— Да, он просто ощутил эту последнюю грань. Владимир был в очень плохом физическом состоянии, ему было очень тяжело играть. В день перед спектаклем он просто пропал. Волею судеб я его ночью нашёл. Врачи сказали, что ему играть нельзя. Он сказал, что он будет играть. Дежурил врач. Ведь никто не заставлял. Он сказал: «Я своим долгом считаю — играть». А врач боялся, что у него не выдержит сердце. Во время спектакля я актёров предупредил, что если что-нибудь случится и надо будет укол сделать, то выйдет король — Смехов — и спросит: «Где Гамлет?» Прибегут Розенкранц и Гильденстерн и скажут: «Сейчас найдём» — чтобы заполнить паузу. То есть мы придумали какую-то схему на случай, если нужно будет сделать укол за кулисами. К счастью, этого не пришлось делать… Он играл непередаваемо. Совершенно… Играл сдержанно, глубоко и мудро — это было замечательное исполнение.
— Вы были на последнем «Гамлете» 18 июля?
— По-моему, не был… Да, я тогда болел, сильно. А 25 июля часов в пять утра меня разбудил Давид Боровский и сказал, что умер Володя…
Вопрос о похоронах решался на самом высоком уровне. Вначале был возмутительный приказ о ритуале похорон, на что я ответил, что выполнять его не буду. Владимира будут хоронить его друзья! Я ответил очень жёстко — вы же его травили!.. Потом они проконсультировались и решили в этом вопросе уступить…
Юрий Любимов и Владимир Высоцкий в антракте спектакля «Преступление и наказание».
Москва, Театр на Таганке, 1979 год. Фото А. Шпинёва
Я уже говорил, что, действительно, стал уважать москвичей за то, как они проводили своего Поэта. В условиях закрытого города — шла Олимпиада. Стояла дикая жара, и было совершенно необыкновенно, что люди не себя берегли зонтами от жары, а цветы. Я даже стихотворение написал об этом…
— Кто-то сказал, что похороны Высоцкого — это спектакль, который поставил Любимов. Зло сказал.
