производству древесины, тем самым остановив исчезновение лесного покрова. Это произошло еще при политическом режиме эпохи Токугава, без влияния европейских доктрин. Индустриализация Японии, начавшаяся в 1880‑х годах, вновь нанесла тяжелый удар по лесным ресурсам, а государство не считало их охрану приоритетной задачей. В Японии почти нет ископаемых видов топлива, поэтому в течение долгого времени значительную часть промышленной энергии (наряду с гидроэнергией) Япония получала от сжигания древесного угля. Только после 1950 года тенденция вновь изменилась в пользу сохранения и восстановления лесных ресурсов[183]. Япония, как и Китай, никогда не была значительным экспортером древесины. А Сиам (Таиланд), хотя и оставался, как и Япония, независимой страной (единственной в континентальной Юго-Восточной Азии), был интересен европейским компаниям своими тиковыми лесами, на вырубку которых выдавало концессии государство. О защите лесов здесь не могло быть и речи.
Иную историю можно рассказать об индонезийском острове Ява: это одна из территорий в мире, где колониализм проник наиболее глубоко и имел особенно длительный эффект. В Юго-Восточной Азии масштабная вырубка лесов началась задолго до XIX века, то есть до эпохи плантационного сельского хозяйства, уничтожающего леса. Во многих местах там уже в 1400‑х годах, еще до колониальных контактов, были разбиты сады для выращивания перца на экспорт. Европейские покупатели были доступны через порты Средиземноморья, а позже через португальскую монопольную торговлю. Эта замена девственного леса посадками монокультур неуклонно прогрессировала на протяжении веков, особенно на Суматре[184]. Ява за триста тридцать лет голландского присутствия прошла различные этапы[185]. В 1740‑х годах нидерландская Ост-Индская компания (VOC) стала хозяйкой большей части запасов яванского тика, то есть той части леса, которая считалась ценной и пригодной для экспорта – в отличие от джунглей, которые было трудно эксплуатировать. Со временем последствия разрушительных методов лесозаготовок стали очевидны. В 1797 году впервые был сформулирован принцип устойчивости (sustained yield), а еще в 1722 году был введен первый временный запрет на рубку одного определенного лесного массива. Тем самым у бесконтрольной вырубки появилась альтернатива – идея сохранения природных ресурсов. Вначале она применялась против вредных методов, которые использовали коренные народы, особенно против выжигания тиковых лесов (оно было полностью запрещено в 1857 году). В 1808 году была учреждена лесная администрация, запрещено любое частное использование лесов, а идея сохранения лесных ресурсов была сформулирована в деталях. В это же время в Германии возникла научно обоснованная культура лесоводства, на которую вскоре обратили внимание и другие европейские страны, Британская империя и Северная Америка.
После введения в 1830 году так называемой «культурной системы» – принудительной системы колониальной эксплуатации, которая резко порвала со всей традицией голландских лесозаготовок на Яве, – подобные инициативы были отменены. Спрос на древесину, а также на землю (для сельского хозяйства, особенно для новых кофейных плантаций, для дорог, а с 1860 года и для железных дорог) рос огромными темпами. Эта фаза нерегулируемой сверхэксплуатации, в основном частными предпринимателями, продолжалась до 1870 года. Между 1840 и 1870 годами Ява потеряла около трети своих тиковых лесов; об их восстановлении никто не думал. После этого началась очередная (аналогично 1808 году) фаза природоохранной реформы: восстановили лесную администрацию, сократили частное лесопользование, начали восстанавливать леса с помощью питомников. В 1897 году заготовка тика окончательно перешла под контроль государства и стала вестись с заботой о сохранении и восстановлении лесных ресурсов. С тех пор спрос на древесину удовлетворялся без ущерба, характерного для прежних времен. Пример Явы показывает, что колониализм, во многом являющийся «экоисторическим водоразделом»[186], на фронтире освоения ресурсов мог иметь различные последствия для лесов: имели место как экстремальная сверхэксплуатация ради краткосрочной прибыли частных предпринимателей, так и внедрение регулируемого лесопользования, рассчитанного на долгосрочную перспективу. Было бы неправильно возлагать на колониальное государство всю ответственность за уничтожение индонезийских лесных запасов. Ведь именно колонизаторы ввели в Индонезии – равно как и в Индии, и в странах Карибского бассейна – и новые концепции, и методы сохранения лесных ресурсов[187].
Влияние колониального господства в Индии было столь же неоднозначным. Британцы в огромных масштабах заготавливали деловую древесину в гималайских лесах, прежде всего породы, представлявшие большую ценность для судостроения, поскольку во время Наполеоновских войн наряду с Ост-Индской компанией Королевский флот тоже начал строить большие корабли на индийских верфях. Но и после окончания эпохи парусных кораблей, примерно с 1850 года, вырубка лесов в Индии только усилилась, что было вызвано одновременным действием нескольких факторов: развитием строительства железных дорог (ради которых здесь, как и везде, прорубали через леса широкие просеки), ростом населения и прогрессирующей коммерциализацией сельского хозяйства[188]. Но колониальные правители не только одобряли и проводили такую модернизацию страны: они же инициировали программы лесовосстановления и перенимали традиции ухода за лесами, исходившие от местных жителей – скорее от правителей, чем от крестьян. Там, где колонизаторы – например, британцы в Индии – до определенной степени уважали права коренного населения, им приходилось иметь дело с множеством старинных прав на лесопользование и путем длительных переговоров находить компромиссы[189]. Охрану лесов было легче всего обеспечить там, где одним бюрократам удавалось убедить других в ее долгосрочной финансовой выгоде. Однако обратной стороной режима охраны лесов – не только в колониальных условиях – могло стать то, что сообщества, которые традиционно жили в лесу и за счет леса, теперь становились объектами государственного вмешательства – «немыми подданными лесной администрации», по выражению Р. Гухи[190]. По аналогии с регламентами лесопользования и законами об охоте, издававшимися в раннее Новое время в Европе, вмешательство экологически сознательного государства в лесопользование создавало новые границы между законностью и незаконностью[191] и неоднократно вызывало сопротивление крестьянских общин[192].
Таким образом, пример Индии с редкой очевидностью иллюстрирует парадокс колониального государства: во второй четверти XIX века британцы с помощью немецких специалистов по лесоводству создали лесную администрацию и свод правовых норм, аналогов которым не было нигде в мире на протяжении десятилетий. Лесное управление разработало и применяло на практике образцовое рациональное управление лесами, которое перевело хаотичное уничтожение лесов Индии в контролируемое русло. Это стало моделью, которую копировали во всем мире, не в последнюю очередь в Англии и Шотландии, отчасти потому, что она была эффективной и экономически прибыльной. В то же время, однако, многим индийцам она казалась особенно злостным проявлением колониального господства: иностранная держава-агрессор безжалостно вмешивалась в жизнь миллионов людей, которые все имели какое-то отношение к лесу (независимо от того, хотели они его сохранить или уничтожить), и навязывала им свои порядки[193].
В XIX веке Индия и Индонезия
