вдали.
Но тут создалось новое и необъяснимое положение. Наше состояние можно было оценить как «синдром минувшей опасности». Мы превратились в молчаливые, испуганные, плохосоображающие существа, физически и морально истощенные. Непонятно отчего, болели зубы и сводило челюсти. Сон превратился в кратковременную, чуткую дремоту. Страх не давал глубоко уснуть. По мере того, как вместе с береговой линией отдалялась и опасность, мы начинали приходить в себя. Необъяснимое чувство счастья нового рождения! Тело стало легче, дыхание глубже, мысли, освобожденные от мучительного беспокойства, яснее. Одним словом, человек ощущает радость свободы! Наиболее чувствительные плакали от счастья, верующие молились, вознося хвалу Аллаху, моряки пели и плясали. Но одно желание объединяло всех - страшно хотелось есть! Как только судно вышло в открытое море, мы все бросились к столу. После двухнедельной «чечевичной диеты» это было поистине царское угощение: здесь была икра, осетрина, плов с курицей, миндаль, пирог. Мы так спешили, что ели икру ложкой, а курицу - руками. Все увлеченно жевали, чавкали, грызли. Страшные мысли рассеялись. Мысли о революции заняла курица, воспоминания о погромах померкли перед жареной рыбой. Но вслед за насыщением пришла тошнота. Мне становилось все хуже и хуже. Я побледнела, голова кружилась, еда подступала к горлу, рвясь наружу. Пришлось бежать в туалет.
Весь путь сопровождался морской болезнью. Она вымотала меня! Морская болезнь заняла место только что ушедшего страха. Почему она приключилась только со мной? Все остальные прекрасно себя чувствовали. Мне становилось еще хуже, когда я об этом думала. Когда мы прибыли в иранский город Анзали, я была похожа на настоящее чучело.
Мы пробыли в Иране более шести месяцев. Время, проведенное на чужом берегу, видится мне в мрачной тени неприятных воспоминаний. Оно сопровождалось скучными и длинными днями, жаркой погодой и высокой температурой - меня и тут угораздило заболеть. В Анзали нас поселили в каком-то домишке на краю то ли канала, то ли речушки. Позже отец принял решение перевезти нас в Решт. Это тоже был небольшой, невзрачный городок. На совершенно голой земле стоял единственный каменный дом. Остальные постройки были выполнены из какого-то другого материала.
Не успели мы обустроиться в Реште, как местные патриоты под предводительством некоего Кучук-хана подняли бунт против англичан. Началась война. Патриоты-националисты держали длинные бороды, которые они поклялись не стричь, пока не изгонят со своей земли агрессора.
Город бомбили аэропланы, на улицах шла стрельба. А мы вновь стали жертвами исторических потрясений и кровавых событий. Видно, такова наша участь. Мы теснились в нелепом домишке, опасаясь, что пули пробьют его слабые стены.
Когда война за независимость завершилась, мы продолжали маяться от скуки. Дел у нас никаких не было, но и выходить из дому было невозможно: здесь принято ходить закутанными с головы до пят в чадру. Но мы, дети прогресса, ее никогда не носили, а потому и не могли никак приладить к себе. Тут нужно было умение. Да и ходить в чадре не так-то просто. Полагалось прикрывать краем чадры лицо так, чтобы виднелись только глаза. А тело должно быть полностью в нее закутано. Не думаю, что такой наряд можно считать достижением ислама или его хорошей чертой. В Баку эти покрывала были, но по крайней мере, цветными. Но здесь, в Иране, все носили черную чадру. Казалось, повсюду гуляют стаи ворон.
Еще одной «головной болью» Ирана является шиитство. Правда, и в Азербайджане, прежде бывшем частью Персии, исповедуется эта разновидность ислама. Но Амина была сунниткой, а в Иране это не приветствовалось. Приходилось скрывать ее «недостаток», как какую-то порочную болезнь. Амина же, никогда не придававшая значение религиозным порядкам, очень сердилась, нервничала и страстно желала, как и все мы, поскорее вернуться домой, на Родину...
С родных берегов тем временем начали приходить обнадеживающие слухи. И отец решил вновь перебираться в Анзали - ведь Баку был оттуда совсем рядом! Мы снова вернулись в лачугу на берегу Каспийского моря, и потянулись дни ожидания. Тут-то и прихватила всех какая-то болезнь, и мы по очереди промаялись в жару и бреду. Я до сих пор не забыла, как полыхало мое тело от высокой температуры.
Так прошло несколько месяцев. Наконец однажды мы узнали, что турки-османы заняли Баку и навели порядок. Мы без промедления начали собираться домой, но пришлось несколько задержаться. Турки, опасаясь проникновения большевиков, не впускали судна в бакинские порты. Чем больше добрых известий приходило из Баку, тем нетерпеливее мы становились. Так хотелось поскорее оказаться дома!
Наконец-то настал долгожданный день, и мы, поднявшись на борт судна, привезшего нас в Анзали, поплыли к родному берегу. На всем Каспии не было более умелого, отважного и веселого капитана, чем наш. Покачавшись на каспийских волнах, заново переболев изнуряющей морской болезнью, мы (слава Богу!) прибыли в желанный, дорогой нашему сердцу город и оказались в своем разграбленном доме. В комнатах, кроме огромной мебели, ничего не осталось, да и она была вся побита и покорежена. Шкафы «украшали» пулевые отверстия, а резные части мебели отбиты. Один из шкафов в стиле Луи XIV был опрокинут на пол, кругом лежали осколки дорогой разбитой вазы. На этой вазе когда-то было изображение обнявшихся Амура и Психеи. Человеческая жестокость, разбив вазу, разлучила этих несчастных. Но все равно мы были счастливы оказаться в своем милом доме. И даже беспорядок и разруха не уменьшали нашей радости. Наконец, и о родственниках поступили известия. Мы восемь месяцев о них ничего не слышали. Теперь узнали, что Лейла, ее муж, сын и Сурайя, гонимые русской революцией, долго скитались и сейчас обосновались в Одессе. Они дожидались судна, которое ходило раз в два месяца. Но их ожидание могло затянуться: заминированное Черное море продолжало оставаться полем боя для разных пароходов и стран.
А в Баку турки наводили порядок. Почти ежедневно состоялись казни. Вешались преступники и мародеры. В одном из городских парков была установлена виселица, на которой ветер раскачивал тела казненных, в устрашение прочим. Надо признать, такая мера давала хорошие результаты: очень скоро прекратились разбои, грабежи и прочие преступления. В городе были полностью восстановлены порядок и покой.
Конечно, прибывшие на Кавказ турки, не преминули наказать армян. И в очередной раз простой народ стал жертвой разбушевавшихся националистов. Соседей-армян, которые прятали нас в дни погромов, никто не тронул. Мы повидались с ними, и встреча была очень радостной. Вспоминая те страшные дни и килограммы съеденной чечевицы, все смеялись от души. Материальные потери, которые понесла наша семья, не огорчали - слава Богу, не произошло ничего непоправимого.
Но в скором времени
